Ближайшие к человеку животные, именно антропоидные обезьяны, имеют весьма разнообразные звуки и способы взаимного общения.

Ниссен наблюдал у шимпанзе на воле три способа коммуникации с себе подобными: зрительный — при помощи жестов, тактильный — путем непосредственного контакта и вибраторный — ударами рук по стволам деревьев и почве^[196] . К этому следует добавить звуковой способ.

По нашим наблюдениям четырехлетний шимпанзе мог издавать разнообразные звуки, связанные с разными эмоциональными состояниями^[197]:

Этот плач бывал так силен, что превосходил самый сильный детский плач и при нахождении шимпанзе в закрытом деревянном помещении мог быть слышен на расстоянии 50 м. Шимпанзе издает звуки при щекотке, при наличии приятных раздражителей, связанных с предложением ему вкусной еды; кряхтит, глухо покашливает, поедая вкусную пищу; хрипит от неудовольствия при отказе ему в чем-либо; гаркает при сильной злобе, ярости; подвывающе лает при сильном страхе.

Из звуков, производимых шимпанзе не гортанью, а иными способами, следует упомянуть о трещании губами, при саморазвлечении, лязганье челюстями, щелканье зубами, ритмичном постукивании руками и притоптывании ногами по твердым предметам (нередко при игре).

Подавляющее большинство этих звуков выражает эмоциональные состояния шимпанзе, причем, следует отметить, что его эмоции весьма многообразны по своим оттенкам.

Л. А. Фирсов, анализировавший голосовые реакции шимпанзе при помощи осциллографа, пришел к заключению, что каждое звуковоспроизведение обезьяны связано с определенной безусловной деятельностью. Он установил несколько групп звуков: звуки, издаваемые при еде, ориентировочно- оборонительные, агрессивные, звуки, связанные с проявлением половых функций, игровые и др. Голосовые рефлексы обезьян при осциллографическом исследовании имеют строго специфический вид^[198].

Однако систематические восьмимесячные попытки научить одного шимпанзе из подражания экспериментатору воспроизводить человеческие звуки при использовании различных приемов обучения оказались безрезультатными.

Шимпанзе не научился воспроизводить слово «ба-ба», как обозначение появления банана, обозначать поедание банана словом «на- на»^[199].

Как сообщается в литературе, шимпанзе могут связывать слово, сказанное человеком, с выполнением соответственного действия. Молодая (один год и четыре месяца) самка шимпанзе Гуа производила правильные реакции на 58 словесных приказаний человека, сказанных на английском языке, выраженных одним словом или фразой^[200] . Например: «kiss» (поцелуй), «stop» (остановись), «show me your nose» (покажи мне твой нос). В последнем случае она дотрагивалась до носа указательным пальцем. Но это была обычная условно- рефлекторная связь того или иного действия со звуковым сигналом, на которую способны и другие животные.

Один из содержащихся в неволе шимпанзе выполнял 43 приказания человека, причем из них 36 приказов не сопровождались жестами. Так, например, шимпанзе при произнесении слов: «стой», «возьми шляпу», «телефон», «открой кран», «зажги спичку», «ударь Долли» и т. п. точно исполнял требуемое^[201] . Следовательно, у шимпанзе могли устанавливаться весьма сложные условнорефлекторные слухово-зрительно-двигательные связи.

Наш подопытный шимпанзе Иони выполнял словесные приказы, приглашающие к следующим действиям: «иди в клетку», «подойди ко мне», «уйди от меня», «играй мячиком», «подними», «полезай на клетку», «дай руку», «играй», «на место», «дай мячик», «дай тряпку», «дай мне».

Если ему сказать «догоню», Иони бежит от человека. Если ему сказать «нельзя», он прекращает любое действие. Если ему сказать: «оставь» — он перестает трогать предмет; при слове «муха» — озирается, ищет глазами летающую муху; «пойдем гулять» — Иони протягивает свою руку; «горячо» — Иони настороженно, опасливо берет вещь.

Все эти действия, конечно, базировались на установлении прочных условнорефлекторных звуко-зрительно-двигательных связей, возникающих в процессе общения обезьяны с человеком.

У шимпанзе в процессе общения с людьми выработался ряд жестов и движений сигнального порядка, связанных с удовлетворением его потребностей:

Такое поведение обезьяны, как и реакции на обращенные к ней словесные приказы человека, конечно, не означает, что обезьяна понимает смысл слов, что слово для нее является символом предмета. В этом смысле обезьяны не превосходят других животных.

Как показывает специальный анализ дрессировки собак на выполнение определенных двигательных реакций на словесные «приказы» человека^[202] , хотя у собак через больший или меньший срок времени тренировки и образовывались положительные условнорефлекторные движения — при произнесении экспериментатором различных слов, например: «на кресло», «на стул», «барьер», «дай лапу», «ложись», но подлинного понимания слов человека собака не обнаружила.

В контрольных опытах оказалось, что в сущности собака реагировала не на слово в целом, а на тот слог в слове, на который падало ударение, например, в слове «стул» она реагировала на слог «ту», в словах «дай лапу» она реагировала на слоги «ай-ла». И при произнесении только этих ударных слогов она производила соответственное требуемое движение.

Собака оказалась неспособной выделить слово-раздражитель из фразы, в которую были включены незнакомые ей слова, но если фраза состояла из слов, ранее ей известных, применявшихся в качестве условных раздражителей, то собака правильно и в нужной последовательности выполняла соответственные действия, упоминаемые в фразе, заключающей словесные приказы. Например, тренированная на слово «ложись» — собака ложилась, но на приказ «говорю, ложись», собака не ложилась а стояла и махала хвостом. Если же слово «ложись» включалось в ряд известных ей слов-приказов, на каждый из которых она была вытренирована, например, «на стул», «ложись», «дай лапу», то собака осуществляла последовательные правильные реакции при составлении из этих слов фразы, например, «на стул, ложись, дай лапу».

Автор делает из этих фактов вывод, что кора больших полушарий высших животных способна к синтезированию ряда сложных условных раздражителей в единую цепь условнорефлекторных движений^[203].

Психологический анализ подобных же опытов словесной дрессировки собак на выполнение тех или других действий, произведенный греческим ученым Саррисом, показал, что хотя собака выполняла правильно ряд словесных приказов: например, «иди под стол», «под стул» и т. п. и что хотя она могла ассоциировать некоторые сочетания звуков с определенными предметами (стулом, столом и т. д.), но ее «понимание » этих слов было на уровне лишь ее собачьего понимания: «Die wortvorstellung des Hundes immer dem Hundegemäss ist»^[204].

Автор исследовал членораздельную речь одного серого попугая (рода Жако). Хотя этот попугай мог произносить 150 различных слов, но многочисленные попытки, исчислявшиеся сотнями опытов, выработать у птицы называние ею показанного предмета или цвета, сочетать зрительное восприятие предмета с соответственными произносимыми птицей словами, оказались неудачными.

В отношении ассоциирования произнесения соответственных звуков с показыванием предмета больше посчастливилось русской исследовательнице Н. А. Тих. Используя стадные звуки низших обезьян в виде «гм-гм» и «це-це», Н. А. Тих доказала, что условные рефлексы при участии этих стадных звуков образуются быстро, но эти звуки невозможно было оторвать от их эмоциональной основы. Тогда Н. А. Тих использовала органические звуки обезьян и добилась выработки у павианов голосового условного рефлекса, т. е. воспроизведения ими одиночного звука «кх» при показе ореха и тройного звука «кх-кх-кх» при показе сахара^[205].

М. А. Панкратова выработала у павиана-анубиса «голосовой» условный рефлекс: в ответ на условный раздражитель павиан издавал звук «гм-гм» или «це-це»^[206].

Не менее интересны и оригинальны по постановке опыты Л. И. Улановой^[207] , выработавшей у обезьяны дифференцированные двигательные ручные знаки, которые обезьяна воспроизводила при показе одного из двух представленных сортов пищи. Например, при показе яблока обезьяна поднимала вверх кисть руки, причем все ее пальцы были разогнуты. Условным движением на хлеб было пригибание всех пальцев кисти руки к ладони. В результате огромного количества опытов у обезьян образовались соответственные зрительно- двигательные условные рефлексы, и обезьяна (макак) не только дифференцированно реагировала соответственными жестами на предъявление того или иного пищевого раздражителя (яблока или хлеба), но она сама сигнализировала о своей потребности в той или иной пище, осуществляя соответствующий жест.

Тем не менее, и эти опыты, конечно, не позволяют признать у животных наличие понятийных, символических обозначений предмета; эти звуки и жесты обозначают лишь непосредственное восприятие данного конкретного предмета, но не понятие о предмете.

Общие представления животных, которые И. П. Павлов считает «аналогом понятия»^[208] , не переходят в понятия, благодаря отсутствию у животных слова, появившегося лишь в процессе трудовой деятельности коллективно работающих пралюдей, в процессе их общения и обмена мыслями не только о наблюдаемых ими, но и о полученных ими ранее результатах своего труда.

Но, как подчеркивает Ф. Энгельс, «наверное, протекли сотни тысяч лет, — в истории земли, имеющие не большее значение, чем секунда в жизни человека,— прежде чем из стада лазящих по деревьям обезьян возникло человеческое общество»^[209].

Для того, чтобы этот сдвиг произошел, требовались резкие изменения условий жизни и местообитания, уменьшение возможности легко добывать пищу, ухудшение климата. Обезьяноподобные предки человека в последующем в силу необходимости должны были обратиться к осуществлению более сложных предтрудовых процессов, обеспечивших им прогрессивное развитие, приведшее к появлению «Homo sapiens, Homo faber, Homo loquens — мыслящего, творящего, говорящего человека».

Находясь, как и человек, в той же группе приматов, антропоиды радикально разнятся от человека не только по существенным морфологическим признакам, но в соответствии с конкретными данными нашего специального исследования, как и других советских исследователей, и по психологическим признакам, качественно отличающим их мышление от мышления (интеллекта) человека.

Как пишет И. П. Павлов: «Животные до появления семейства Homo sapiens сносились с окружающим миром только через непосредственные впечатления от разнообразных агентов его, действовавших на разные рецепторные приборы животных и проводимые в соответствующие клетки центральной нервной системы. Эти впечатления были единственными сигналами внешних объектов. У будущего человека появились, развились и чрезвычайно усовершенствовались сигналы второй степени, сигналы этих первичных сигналов — в виде слов, произносимых, слышимых и видимых»^[210].

Именно благодаря второй сигнальной системе, т. е. человеческой речи с ее абстрагирующей функцией, зафиксировавшей основные жизненные понятия о свойствах предметов (форме, величине, цвете, твердости, количестве и т. п.) и о качествах их (т. е. специфике, отличающей один предмет от другого), процесс мышления человека стал принципиально иным, чем у животных. Человек стал способен оперировать представлениями — предваряя мысленным планированием конкретное осуществление своих трудовых актов. На этом этапе стало возможно преднамеренное, сознательное, целенаправленное осуществление трудовых процессов, ибо только при участии сознания человек мог творчески преобразовывать окружающую его природу, налагая на нее печать своей воли, своего замысла.