Сложные формы поведения обезьян давно привлекали к себе внимание исследователей, особенно с того времени, как эволюционная теория определила общее направление исследований в области биологии. Первые данные были собраны или доставлены натуралистами-наблюдателями, работниками зоопарков и просто любителями животных. Этот материал отличался случайностью, нередко недостоверностью самих фактов, субъективным их толкованием. Строгий научный подход к освоению подобных данных мы встречаем в работах В. А. Вагнера.

Но только в нынешнем столетии вопрос подвергся систематическому экспериментальному изучению у нас — Н. Н. Ладыгиной-Котс, Г. З. Рогинским и рядом зарубежных авторов.

Академик И. П. Павлов и работники его лаборатории (например, Э. Г. Вацуро) поставили себе задачей проанализировать сложные формы поведения обезьян с физиологической точки зрения.

Общий характер этих работ и полученных результатов довольно широко известен. Основное обобщение, какое можно сделать по всем этим работам, состоит в том, что обезьяны, будучи поставлены в такое положение, где привлекательная для них приманка непосредственно недосягаема, способны найти обходный путь к ней, способны использовать для ее достижения те или иные предметы, вещи, которые получают здесь характер орудий (в самом первичном и относительном смысле этого слова).

Многообразие конкретных задач и установок, которые были созданы различными авторами, очень велико. Оно может быть сведено примерно к десятку категорий, которые охватывают свыше шестидесяти различных установок и ситуаций. Отдельные ситуации подверглись более детальному изучению и анализу у разных авторов. Так, например, Ладыгина-Котс очень детально изучила процесс отмыкания низшей обезьяной (макаком-резусом) различных запоров, представленных единично и в различных комбинациях.

Детально изучено разными исследователями использование обезьяной шнура, прикрепленного к приманке в разных положениях и направлениях, с наличием разного рода промежуточных препятствий (работы Г. З. Рогинского). Работы эти прежде всего дают общее представление о том, с какими задачами в области пространственных соотношений и при каких условиях может справиться обезьяна.

У разных авторов проводится сопоставление низших обезьян с другими млекопитающими, антропоидов — с низшими обезьянами. Таким образом, делаются попытки выяснить ход и характер усложнения поведения на высшей ступени «эволюционной лестницы».

В конечном счете, большинство авторов, изучавших поведение обезьян и других млекопитающих, так или иначе стремится осветить вопрос о генезисе интеллекта. Однако самое понятие интеллекта часто остается недостаточно определенным. У зарубежных ученых вопрос в большинстве случаев ставится метафизически, поэтому и не может получить правильного материалистического объяснения.

В своей работе мы не стремились умножать задач и экспериментальных установок, которые можно предложить обезьяне. Мы старались найти такие, которые позволили бы проникнуть глубже в существо вопроса о генезисе интеллекта и понять, как у животного — предка человека — мог появиться один из простых моментов процесса труда, на которые указывает Маркс («Капитал», т. I, гл. 5, § 1, Процесс труда), а именно орудие, которым человек пользуется.

Объяснения и толкования, которые дают авторы сложным, установленным в многочисленных опытах действиям обезьян, можно разбить на две основные группы. Одни авторы идут в сущности по пути антропоморфизма. Сложные действия человека связаны с наличием у него идей, с пониманием им связей и зависимостей объективного мира. По аналогии с этим, поступки животных определенной сложности совершенно неправильно и идеалистически объясняются наличием у них «идеации», «вникания». Стремление Кёлера держаться в области объективных явлений дела не меняет.

Другая группа авторов идет за Торндайком, считал, что сложные поступки обезьян формируются на основе случайных действий, случайных «проб и ошибок», из которых закрепляются те, которые дают благоприятный эффект. Это воззрение подтверждается рядом фактов и в значительной мере соответствует действительности. Однако, с нашей точки зрения, такое механическое представление также дает неправильное решение вопроса.

Авторы, стоящие на этой точке зрения, упускают из виду весьма существенные моменты в процессе формирования сложных действий обезьян и недостаточно анализируют исходный момент, а именно процесс возникновения самых «проб и ошибок». Задачей наших опытов было привлечь внимание к тем сторонам процесса, которые, по нашему мнению, упускаются другими авторами.

Как ни важен для зарождения интеллекта тот этап развития «ориентировочно-исследовательской» деятельности, какой мы видим у обезьян, он еще недостаточен для того, чтобы приписать им наличие интеллекта. Для того, чтобы стать подлинной основой интеллекта, даже в его самой примитивной, первичной форме, не обогащенной трудовым опытом и символикой речи, «ориентировочно-исследовательская» деятельность должна подняться еще на одну ступень: ее объектом должны стать не изолированные конкретные вещи, а соотношения и связи этих вещей.

Если у животного, находящегося в условиях эксперимента, имеется способность направить внимание на пространственное соотношение вещей, если объектом манипулирования может стать установление и изменение этого соотношения, то имеется налицо основная предпосылка к воздействию одной вещью на другую и пользованию вещами, как орудиями. Одновременно эта способность направлять внимание является исходной для зарождения интеллектуальной деятельности.

Основной функцией интеллекта является улавливание, активное установление и изменение связей и соотношений между предметами и явлениями. На эту ступень «ориентировочно-исследовательская» деятельность обезьяны еще по существу не поднялась. Однако если внимание к соотношениям предметов и воздействие на эти соотношения являются, действительно, следующим этапом развития «ориентировочно- исследовательской» деятельности, то мы вправе искать первые проявления этой новой формы поведения при особо благоприятной ситуации и у обезьян.

Как предельное достижение, такая форма деятельности может проявляться также в отдельных случаях и у других млекопитающих животных. Эти сравнительно редкие случаи представляют особый интерес. Все литературные данные говорят за то, что у антропоидов при благоприятной ситуации воздействие на соотношение предметов проявляется с достаточной закономерностью. У низших обезьян уловить эти случаи значительно труднее. Следует иметь в виду, что речь идет только о пространственных соотношениях вещей. В ряде опытов мы стремились получить проявления обсуждаемой формы поведения у низших обезьян с таким расчетом, чтобы выявить ее генезис.

Мы уже отмечали, что обезьяны проявляют внимание не только к отдельным вещам, но и к деталям сложных вещей. Это имеет большое значение, ибо оно приводит к практическому анализу вещей, к их расчленению на части; тем самым создается возможность выработки ряда сложных навыков.

Процесс расчленения предмета может иметь еще и другое значение. В момент расчленения легче всего, казалось бы, могут попасть в поле внимания связь и соотношение разнимаемых частей, может возникнуть стремление к их воссоединению. Мы нередко наблюдаем это у детей. Для наблюдения этого рода деятельности у обезьян мы давали им для манипулирования детские разборные башенки. Они немедленно расчленяют и разбирают их. Каждое колечко становится объектом воздействия.

Однако ни одна из наших обезьян не обнаружила стремления собрать разобранную башенку. Мы предложили им вкладки. Это испытание оказалось удачнее: одна из наших наиболее интересных обезьян неоднократно вставляла вынутую вкладку снова в гнездо (макак-лапундер Пат).

У этой же обезьяны мы наблюдали еще несколько поступков того же порядка. Однажды, отломив колышек от крышки проблемного ящика, Пат приставил потом этот колышек к оставшемуся торчать гвоздю. В другой раз Пат, отломив у «экспериментального колодца» (о котором речь впереди) верхнюю часть, пытался установить ее на прежнее место. Эта обезьяна обнаружила наибольшие достижения в той серии экспериментов, где мы стремились выяснить, как может возникнуть у обезьян целесообразное использование какой-либо вещи в качестве орудия.

Прежде чем перейти к изложению экспериментов на эту тему, отметим еще одну особенность поведения обезьян, а именно чрезвычайную гибкость, подвижность, неустойчивость, изменчивость в их поведении, в их навыках. Лабильность поведения, несомненно, тоже является существенной предпосылкой зарождения интеллекта. Чтобы нащупать правильный путь к решению какой-нибудь жизненной, практической задачи, необходимо обладать способностью легко переводить внимание с одного объекта на другой, легко переходить от одной формы деятельности к другой.

Изменчивость и неустойчивость поведения обезьян обусловлены, вероятно, несколькими причинами: с одной стороны, — это, надо думать, лабильность нервных процессов, а с другой, — это сложность мотивации поведения. Различные импульсы, различные стимулы постоянно и легко сменяются или вытесняют один другой, и снова живая «ориентировочно- исследовательская» деятельность обезьян наряду со стадным импульсом служит существенной причиной этой смены. Она нередко обрывает пищевую деятельность. Угасая по отношению к одному объекту, она тотчас же переносится на другой. Это создает иногда картину слабого усвоения, недостаточно закрепленного навыка. По существу же мы имеем здесь дело, скорее, с прогрессивным явлением, чем с недостатком.

Вот пример из одного нашего недавнего эксперимента. Стремясь разрешить практически важную для питомника обезьян проблему индивидуального кормления обезьян при групповом содержании, мы приучаем одну обезьяну брать корм только через круглое отверстие, другую только через прямоугольное. Навык как будто установился. Обезьяны дают около 90% правильных реакций.

Мы проводим еще десятка два опытов (по 20—30 реакций в каждом опыте). Но абсолютный навык все-таки не устанавливается. Нет-нет, и подопытная обезьяна залезает в ненадлежащее отверстие, даже несмотря на то, что получает за это небольшое наказание. Не всегда можно понять, чем обусловлена эта ошибка у нашего животного. «Правильное» отверстие находится то направо, то налево. Сразу после перестановки обезьяна нередко делает ошибку. Получается впечатление, что у нее сильнее запечатлевается местоположение отверстия, чем его форма.

В других случаях ошибка бывает после смены хорошей приманки на худшую. Впечатление получается иное. Видя в обычном отверстии хлеб, обезьяна не берет его, а заглядывает в другое отверстие, явно ища там чего-нибудь повкуснее. Иногда и этого объяснения дать нельзя. Просто пришло стремление обследовать второе отверстие, несмотря на риск уколоться рукой об иголочки. Обычно это бывает, когда обезьяна уже насытилась.

Чтобы исключить первую упомянутую причину ошибок, оставляем правильное отверстие длительно на одном месте. Теперь и местоположение, и форма отверстия не вступают в конфликт: все идет хорошо. Навык четко установился. Казалось бы, нет основания залезать в отверстие, которое никогда не подкреплялось кормом, а нередко давало болевое раздражение. И все же временами обезьяна лезет рукой в «неправильное» отверстие.

Иногда, повидимому, это случается при отвлечении чем-нибудь посторонним, вследствие чего сигнал (форма и расположение отверстия) не вызвал нужной установки; иногда это бывает при явном фиксировании того и другого отверстия: «неправильный» выбор определился особой установкой, оттеснившей обычное пищевое устремление к приманке. Нельзя сказать, что это просто неустойчивость навыка. Навыки в общем очень устойчивы. Опыт показал, что они хорошо удерживаются после длительного перерыва (100 и больше дней), но они текучи, пластичны, мало автоматизируют деятельность.

Постоянно намечаются другие направления и приемы действия. Эта текучесть и подвижность иногда позволяют обезьяне сформировать сложный навык в условиях меняющейся обстановки. В упомянутом выше опыте приучения обезьян к индивидуальному кормлению была использована методика, которую применяла сотрудница нашей лаборатории Н. А. Тих в своих опытах по сохранению навыков. Приводим из ее работы пример навыка, быстро перестраивающегося в соответствии с меняющейся ситуацией.

Обезьяну приучали брать корм только через одно из двух отверстий различной формы. Однако одна и та же форма отверстия имела то положительное, то отрицательное значение, в зависимости от того, с какой другой формой она была в паре. Сочетаний применялось несколько. Задача была настолько сложна, что менявший отверстия лаборант нередко ошибался. Но обезьяна действовала быстро и четко.

Чтобы выяснить, может ли распространение «ориентировочно- исследовательской» деятельности на соотношения и связи предметов привести к пользованию предметами, как орудиями, мы поставили эксперимент с «колодцами». Мысль для этой установки нам подал один работник питомника, сообщивший, что яванский макак Андрей вынимает скорлупки орехов из поилки и выпивает из них воду, как из чашечки. Не удалось проследить, зачерпывает ли он той же скорлупкой воду вторично.

Ряд наших экспериментов, бо̀льшую часть которых проводил студент-практикант, позднее сотрудник нашей лаборатории А. И. Кац, начался с того, что обезьянам был предложен ящик с песком. Обезьяны охотно возились с ним. Опыты проводились с несколькими обезьянами.

Мы изложим ход опытов с макаком-лапундером Патом, давшим наибольшие достижения. Во втором опыте на ящике были укреплены надставки: она превращали его в колодец, суживающийся кверху. В клетку было положено маленькое металлическое ведро, укрепленное на железном пруте. Обезьяна пробовала достать песок рукой, проникнуть в колодец, возилась с ведром, но применять его для доставания не пыталась. В третьем опыте экспериментатор вставил ведро в колодец. Обезьяна немедленно вытащила ведро, взяла песок, ведро кинула. Ведро было вновь вставлено в колодец. Повторилось предыдущее. После четвертого вставления Пат вытащил ведро не до конца и вновь опустил его в колодец. В четвертом опыте это повторилось несколько раз, а в пятом опыте Пат после нескольких вытягиваний вставленного экспериментатором ведра на 14-й минуте поднимает ведро с полу, вскакивает с ним на колодец и, взяв ведро обеими руками за край, опускает его в колодец. Этот момент был решающим: после него, как увидим, применение ведра, вилки, палки в самых различных ситуациях осуществлялось более или менее легко. ^[12]

Первое достижение требует анализа. Обычно объяснение возникновения пользования орудием дается на основе теории условных рефлексов. Считают, что обезьяна, устремляясь к приманке, совершает большое число беспорядочных хаотических движений. Случайно одно из этих движений оказывается удачным и получает пищевое подкрепление. Устанавливается связь между зрительным восприятием опытной установки и определенной формой движения. Другими словами, происходит то же, что̀ и в многочисленных опытах с крысами, когда, например, крыса, бегая вокруг проблемной клетки, в которую положен корм, случайно наступает на педаль и этим открывает дверцу. Несомненно, бывают случаи, когда и обезьяны усваивают то или другое действие этим путем. Однако и в этих случаях дальнейшая их деятельность более сложна и совершенна, чем у крысы, а в большинстве случаев и исходный момент протекает иначе. Стоит отметить попутно, что в нашей исходной установке, мы не пользовались пищевой приманкой. Следовательно, в основных чертах действия обезьян протекали в русле не пищевой, а «ориентировочно-исследовательской» деятельности.

Мы полагаем, что моментом, определяющим действие обезьяны, являются восприятие пространственного соотношения «колодец — ведро» или «ведро в колодце» и манипулирование, направленное на воссоздание этого соотношения. Момент вытягивания ведра, подобно моменту расчленения, разъединения частей сложного предмета, является благоприятным для того, чтобы ориентировочная реакция направилась на это соотношение. Опускание ведра обратно в колодец, прежде чем оно было вынуто окончательно, оказалось следующим шагом вперед. Условные связи в этом процессе, конечно, играли роль; однако среди тех удачных действий, которые мы могли бы отметить, не было такого сложного действия, как взятие ведра с полу, вскакивание с ним на колодец, взятие его обеими руками и опускание в отверстие; не могло оно и закрепиться. Считать его одним из беспорядочных движений, случайной удачной пробой, очевидно, нельзя. Это — явно направленное, хотя и совершаемое в первый раз действие.

Несомненно, что удачная форма действия у обезьян быстро закрепляется. Примеры этого мы еще дадим в дальнейшем. Не трудно организовать и опыт так, чтобы пользование предметом как «орудием» возникло в результате случайного удачного действия. Однако если бы все дело сводилось к этому, то всякое изменение обстановки, требующее изменения формы движения, приводило бы к тупику. У обезьян этого обычно не бывает. И в тех случаях, где нужная форма действия найдена случайно, присоединяются другие факторы, определяющие в дальнейшем форму деятельности. В случае пользования предметом как «орудием» этим фактором является внимание к пространственному соотношению «орудия» и объекта, на который этим «орудием» воздействуют.

Можно поставить опыт так, чтобы обезьяна, хватая палку, случайно задевала приманку. Очень скоро она начинает хватать палку ради добывания приманки. Однако для того, чтобы от беспорядочного хватания и бросания палки перейти к отчетливому загребанию приманки, необходимо следить за пространственным соотношением палки и приманки и планомерно видоизменять его. Форма движения при этом далеко не остается стереотипной; она меняется в зависимости от начального положения приманки и палки, позиции и позы обезьяны. Что́ же касается условных связей, то они завязываются в первую очередь не между восприятием определенного сигнала и столь же определенной формой удачного движения, а между общей внешней ситуацией и общей установкой организма, направленностью его деятельности. В излагаемых дальше опытах с обезьяной Паташоном мы дадим доказательства этого.

В отношении опытов с Патом необходимо обсудить еще один момент. Приходилось встречаться с таким замечанием: «Но ведь Пат видел, как экспериментатор вставляет ведро в колодец. Не является ли действие обезьяны в данном случае простым подражанием?» Вопрос о подражании у обезьян вообще мы обсудим в другом месте (см. главу Глава 4, Стадные взаимоотношения обезьян). Сейчас ограничимся только краткими разъяснениями данного случая. Подражание такому действию, как вставление ведра в колодец, является далеко не «простым». Это такого рода подражание, которое у человека лежит в основе обучения техническим приемам и предъявляет достаточно высокие требования к интеллекту и к которому обезьяна, как правило, неспособна (см. работы Ладыгиной-Котс, Кёлера). Для того чтобы быть в состоянии повторить подобное действие, необходимо следить за способом его выполнения; обезьяне необходимо в этом случае обратить внимание и на пространственное соотношение между отверстием колодца и опускаемым в него ведром, чтобы затем поместить в нужное положение. Для нас не существенно, в какой момент обезьяна восприняла это соотношение: в тот ли момент, когда сама вытаскивала ведро из колодца, в тот ли момент, когда она его выронила, и оно само падало в колодец, в тот ли момент, когда его туда опускал экспериментатор. Последний случай означал бы даже более высокий уровень поведения, так как в этом положении зрительное восприятие в большей мере отделено от кинестетического, чем в первых двух.

По нашим наблюдениям, никакой показ не мот привести обезьяну к такому действию, как вставление ведра в колодец. Вся ситуация здесь неблагоприятна для восприятия обезьяной нужного момента: если предмет (в данном случае — ведро), которым манипулирует человек, для обезьяны безразличен, привычен, тогда трудно вообще привлечь ее внимание; если же этот предмет вызывает у неё интерес, то, увидев его в чужих руках, она направляет все внимание на предмет как таковой и стремится завладеть им. Жадное устремление к изолированным вещам держит внимание обезьян в плену. Их установки недостаточно подвижны, чтобы отвлечься от вещи и перенестись на ее связи с другими вещами. У человекообразных обезьян, — особенно у хорошо прирученных, имеющих бо̀льшую ровность поведения, — эти случаи встречаются чаще. У низших обезьян они возникают только в особо благоприятных условиях и только у отдельных особей. В какой мере эта способность воспитуема, подлежит еще изучению.

Значение «ориентировочно-исследовательской» деятельности, направленной на пространственные соотношения предметов, с одной стороны, и значение закрепленных удачных форм движения — с другой, достаточно отчетливо проявляются при изменении ситуации, требующей изменения и формы деятельности. В этих же опытах видна роль общей установки организма, его готовности, мобилизованности к определенному поведению; здесь же видна степень лабильности навыков и общего приспособления к среде у обезьян.

Первое изменение, которое было предложено Пату, была замена песка в колодце водой. Вся прочая обстановка была полностью сохранена прежней. Казалось бы, что никакой задержки в действиях не должно наступить. На деле оказалось иное. В течение трех опытов Пат не вставлял ведра в колодец. Главную причину этого мы видим в том, что непосредственное устремление к воде было очень сильно. Внимание к другим предметам было выключено. С повторением опытов напряженность этого устремления снизилась, и в один из последующих опытов Пат соскакивает с колодца, поднимает ведро с пола и вставляет его в колодец. В течение ближайших 30 сек. он повторяет это трижды, а в следующие дни, соответственно гораздо большему тяготению к воде, чем к песку, он работает ведром гораздо энергичнее, чем раньше. Если раньше при наличии песка в колодце он вставлял ведро в течение эксперимента 9—10 раз, то теперь вставляет 30—40 раз.

Все отмеченные моменты, нам кажется, отражают, с одной стороны, наличие общей устремленности, обусловливающей одинаковое использование различных предметов, применение которых требует различных двигательных приемов, но ведет в общем к сходному результату, к удовлетворению той же потребности. В одном из первых опытов с водой, когда Пат действовал ведром с железным прутом, у него в руках оказалась щепка. Он опустил ее в колодец и затем опускал много раз и обсасывал. С другой стороны, мы наблюдаем автоматическое осуществление в русле этой общей установки привычных действий без четкого восприятия взаимоотношения вещей: таковы опускание ведра мимо колодца и погружение в колодец обратного конца железного прута. Однако отсутствие нужного эффекта в результате таких действий ведет к их отмене и выправлению под контролем соответствующих восприятий. Многочисленные примеры этого рода явлений мы найдем и в дальнейшей деятельности Пата.

Рисунок 3.1. Обезьяна (макак-лапундер Пат) достает ведром воду из колодца

Когда в колодце верхнее отверстие было заменено боковым, Пату необходимо было значительно изменить приемы действия. Это давалось нелегко. Непосредственно проявляются старые приемы действия: Пат садится на колодец и явно стремится вставить ведро в колодец сверху, катая его по верхней сплошной крышке колодца. Эти попытки повторяются несколько раз. Влияние закрепившегося успешного действия очевидно. Однако с неменьшей очевидностью выступают и другие моменты, например деятельность, направленная на установление определенного пространственного соотношения между вещами в новой обстановке новым непривычным приемом (в данном случае введение ведра в отверстие колодца). При этом действия у обезьяны неловкие, нащупывающие. Так примерно действовал бы человек с завязанными глазами. Все же это действия не хаотические, а направленные, и удача их далека от случайности.

В описанном процессе проявились разнообразные факторы, определяющие форму действия обезьяны: инертность старого навыка, его пластичность, общая устремленность к достижению приманки — цели, закрепленность конкретного движения, внимание к определенному соотношению предметов, наконец, усилия, направленные к его установлению.

В ходе изложенных опытов был еще момент, достойный внимания. Пат работал с ведром на цепочке. Один конец цепочки был прикреплен к колодцу. Однажды она зацепилась за угол основания колодца, и ведро нельзя было опустить в последний. После нескольких попыток силой подтянуть цепочку Пат слез, освободил ее, снова вскочил на колодец и опустил ведро. После этого мы умышленно вбили гвоздь, на который надевали середину цепочки. Гвоздь вбивали в двух разных местах. Пат всякий раз освобождал цепочку. Считаю, что это неплохой пример внимания к пространственному соотношению предметов и манипулирования, направленного на изменение этого соотношения.

Каждый следующий этап эксперимента, заключающийся в изменении ситуации и требовавший от обезьяны переноса приобретенного умения в новую обстановку и изменения усвоенного движения в соответствии с новой обстановкой, вновь и вновь обнаруживал роль и значение перечисленных факторов. За перемещением отверстия в колодце последовало вынесение колодца за глухую стенку клетки. Колодца, как такового, теперь не было, точнее, его не было видно. Просто в стенке было отверстие. Пат легко приспособился и к этой новой ситуации.

Затем мы вновь изменили «орудие» и приманку. На дно стоячего колодца были положены яблоки, а ведро заменено железной вилкой в виде остроги, при помощи которой можно было достать яблоки со дна (Рис. 3.2); потом колодец с яблоками был положен на бок; затем он был вынесен за пределы клетки, и у него была удалена та стенка, которая оказалась сверху, после чего он был заменен доской с задним бортом, у которого лежали яблоки. Следует сказать, что до этой серии опытов было проверено, способен ли Пат достать палкой приманку, лежащую на доске вне клетки. Этой способности он не обнаружил. Теперь мы подошли к этой же задаче через ряд переносов навыка в новую обстановку, начиная с колодца и ведра. На последнем этапе обучения Пат прекрасно доставал палкой или вилкой приманку с доски. Если кусок яблока лежал у заднего борта доски, он тыкал в него «вилкой», а если кусок лежал среди доски, он загребал его палкой. Стоит отметить отдельные моменты этих опытов с Патом.

Рисунок 3.2. Обезьяна (макак-лапундер Пат) достает вилкой яблоки из колодца

Встретившись с новой ситуацией: в стоячем колодце — яблоки, а вместо ведра — «вилка», Пат сразу применил и здесь старое умение. При этом он, всовывая острогу в колодец, опускал ее правильным концом. Однако окончательно новый навык оформился только к десятому опыту. Причиной этого была в значительной мере несовершенная техника опыта: вилка не накалывала яблока, неровности внутри колодца мешали ее вытягивать, сам стержень вилки слишком легко сгибался, а после этого она не лезла в колодец; когда же ее заменили несгибающейся, то последняя оказалась слишком тяжелой. В ходе экспериментов все эти недостатки были выправлены. Но оформление самого навыка требовало времени и нередко тормозилось особенностями поведения самой обезьяны.

Короткие импульсы, порождаемые отдельными моментами ситуации, нередко перекрывали или вытесняли формировавшийся навык. Уже в первых опытах, когда случалось, что опускаемая вилка задевала за неровности стенки колодца и дальше не лезла, а торчала из отверстия, она рождала у обезьян импульс залезть на нее (как на ветку). Так как железный прут был не очень толст, то он поддавался давлению и сгибался. Это в свою очередь рождало новый импульс — сгибать ее. Успешность этого действия поддерживала и закрепляла эту форму деятельности, и во всех случаях, когда повторялась эта ситуация, обезьяна начинала сгибать прут, отвлекаясь от своей основной деятельности.

Иногда Пат спускал вилку мимо колодца. Тогда обратный конец ее оказывался над отверстием колодца. Это пространственное соотношение, повидимому, рождало импульс к погружению нераздвоенного конца в колодец. Такое действие протекало успешно: на конце нет вилки, ничто не цепляет за стенки. Когда он затем вытягивал палку, то следил за нею. Видя, что она не несет яблока, он, не вытянув до конца, вновь опускал ее в колодец. Не получив яблок, он отвлекался другими моментами; в частности, торчащая перед глазами вилка становилась объектом исследования. Опущенная обратным концом вилка иногда подолгу оставалась в колодце, чего никогда не бывало, если она была опущена правильно. После долгих неудач со вставленной обратным концом вилкой, ее зубья, торчащие из отверстия, повидимому, приобрели значение отрицательного сигнала, и как только создавалось это положение, Пат уходил, оставляя вилку в колодце. Не добившись от нее проку, Пат нападал на колодец, стремясь сломать его, что ему уже неоднократно удавалось.

По всему ходу опытов видно, что это достижение никак нельзя считать результатом случайного удачного движения. Стремление совместить палку с отверстием намечалось сразу, однако осуществление этой задачи оказалось трудным как в силу технических помех, так и вследствие слабой координации движений со зрительными восприятиями и инерции старых навыков.

Из-за наступивших холодов опыты были прерваны. Возобновили их спустя 5 месяцев 19 дней. Навык с вертикальным колодцем сохранился в совершенстве. Для восстановления навыка при горизонтальном положении колодца потребовалось около 20 опытов. Мы не будем излагать дальнейшего хода этих опытов, так же как и аналогичных опытов с другими обезьянами. Они не дают принципиально новых моментов.

Перейдем к следующему разделу нашей работы. Из изложенного материала видно, какое существенное значение для понимания поведения обезьян имеет анализ общей направленности, установок, внутренней мобилизованности, готовности к определенному действию, импульсивно-волевой стороны поведения. Для выяснения филогенезиса трудовой деятельности и интеллекта эта сторона имеет первостепенное значение. Мы изучали ее также в связи с процессами восприятия и удержания.

Напомним, что̀ сказано нами об установках направленности в начале главы II: «Отсроченные реакции». Из определения трудовой деятельности, данного Марксом, видно, что «целесообразная воля» является основным психическим содержанием, основной психологической характеристикой труда. Задаваясь вопросом о психологических предпосылках трудовой деятельности, необходимо исследовать и предисторию формирования этого психического содержания труда. Мы видим ее в той устойчивой направленности поведения, которую мы изучали в отсроченных реакциях. Мы имели случай неоднократно наблюдать проявления этих установок направленности в опытах с Патом.

В излагаемых ниже опытах с Паташоном мы ставили себе задачей систематически проследить формирование и роль этих установок в развитии его умения пользоваться вещами как орудиями.

Даем краткое описание методики экспериментов и основной ход опытов. На доске перед решетчатым люком экспериментальной клетки, соединяющейся перегонным люком с жилой клеткой, положено несколько кусков приманки и две бамбуковых палки с железным крюком на конце. Одна из палок захватывала крюком приманку; крюк другой палки лежал лишь рядом с куском, не захватывая его. Предварительно палки были предложены Паташону несколько раз без приманки, с тем чтобы они потеряли свойство новизны и не привлекали его сами по себе. Сходное расположение применялось еще Кёлером, но его шимпанзе имели дело не с палками, а с веревками. Позднее по этому методу работали и другие ученые. Ряд опытов с аналогичной установкой, но детально разработанных, был проведен над обезьянами, медвежатами и крысами Г. З. Рогинским. Неправильные действия у обезьян некоторые авторы объясняют тем, что обезьяны не воспринимали пространственного соотношения между приманкой и веревкой и не реагировали на него либо в силу своей неспособности к такому восприятию, либо в силу отвлечения и возбуждения. Мы укажем в дальнейшем на возможность третьего источника таких ошибок. Эти ошибки приобретают для нас в связи с этим особый интерес.

В первых же опытах с приманками Паташон правильно использовал палки, подтягивая ту, которая захватывала приманку. После этого палку стали класть на доску так, что она не захватывала приманки. Паташон стал кидать ее к приманке. Эти два первых этапа показали, что наша подопытная обезьяна способна заметить пространственное соотношение между палкой и приманкой и направить свои действия на установление этого соотношения, вначале, правда, в крайне общей и расплывчатой форме. Появились разные приемы действия. Постепенно, однако, движения уточнялись и закреплялся определенный прием. Вначале Паташон использовал палку, только если она лежала на доске с приманкой. Позднее он приносил ее из клетки и отыскивал, если ее прятали. Он был способен к отсроченным реакциям на палку с крюком. Он искал палку с крюком и в том случае, если ему была дана палка без крюка.

Приманка переносилась в другую (жилую) клетку. После некоторого периода затруднений он использовал палку и в новой ситуации. Доска была устроена так, что удобно было доставать приманку только короткой палкой. Задний борт был достаточно близок к решетке, поэтому средняя палка, упершись в этот борт дистальным концом, проксимальным упиралась в решетку. Паташон научился различать палки и выбирать или отыскивать короткую при наличии длинной или средней.

Приманка переносилась вновь в экспериментальную клетку и подвешивалась на крюке. Снова наступил период затруднений, и снова он их преодолел. В этой новой ситуации пригодна только длинная палка, так как ни короткой, ни средней палкой не дотянуться. Паташон научился выбирать именно ее. На последнем этапе приманка предлагалась вперемежку, без правильного чередования: то на крюке в экспериментальной клетке, то на доске в жилой. В первом случае надо использовать длинную палку, во втором — короткую. Паташон справлялся и с этой задачей. Все эти достижения давались нелегко. В периоды затруднений проявлялись те или другие установки направленности в их взаимной борьбе и сочетаниях. Эти периоды дали особенно богатый материал для изучения хода формирования этих установок и их свойств, что̀ и было основной задачей нашей работы.

Но раньше еще несколько слов о восприятии пространственных соотношений и воздействии на них. Как сказано, Паташон в первом же опыте, когда была предложена приманка, правильно подтягивал ту палку, которая захватывала приманку. В пятом опыте палки были положены так, что они перекрещивались. Паташон хорошо в них разбирался и подтягивал правильную палку. Когда после этого была положена одна палка, не захватывающая приманки, он стал кидать палку в направлении приманки. Это стремление установить определенное пространственное соотношение между палкой и приманкой имеет общий расплывчатый характер по форме осуществления, но совершенно очерчено по своему содержанию. Когда в этот период я просовывал в решетку железный прут, чтобы достать из клетки лежащую там палку, Паташон хватал прут, но не тянул его к себе, как он и другие обезьяны делают это всегда с любым предметом, а толкал его от себя к приманке. Если мы клали слева и справа на доске неравноценные приманки, он направлял палку к предпочитаемой приманке.

Однако отчетливое в деталях пространственное совмещение палки с приманкой отрабатывалось только постепенно. Вначале он просто кидал палку к приманке. Если брошенная палка захватывала приманку, Паташон подтягивал ее, но иногда в суетливости не использовал удачного положения. После нескольких опытов он начал хорошо закидывать палку за приманку, но только после длинного ряда опытов стал перевертывать палку всегда крюком вперед и закидывать крюк за приманку. Это наметилось в 24—25-м опытах, но даже в 39-м проявлялось еще не во всех случаях: лишь в 46-м и 47-м это действие приобрело достаточную определенность (Рис. 3.3).

Повидимому, дело не только в том, что трудно отрабатывается нужная форма движения, как мы это покажем в дальнейшем, но и в том, что восприятие нужного пространственного соотношения, отчетливое в деталях, тоже формируется постепенно в ходе накопления опыта.

Рисунок 3.3. Обезьяна (макак-лапундер Паташон) выбирает длинную палку

Мы имели возможность еще раз наблюдать формирование умения направлять палку на объект, когда Паташону предложили приманку, подвешенную на проволоке (125-й опыт). Мы убедились лишний раз, насколько трудна эта задача для обезьяны. Стремление использовать палку для доставания подвешенной приманки проявилось сразу; старая форма движения не применялась. Была тенденция направить палку вверх, просовывая ее через верхнюю часть люка, но нужной формы движения обезьяна найти не могла. Трудность была почти непреодолимой. Появился негативизм. Каким путем мы преодолели эти трудности, как перекинули мостик от старого умения к новому, расскажем в разделе оформления движения. Здесь нам важно только отметить, что при этой установке, когда принцип нового приема был найден, было особенно отчетливо видно, как движение направляется зрительным восприятием и как вся деятельность направлена на пространственное совмещение крюка с приманкой.

Не менее отчетливо проявилось направление обезьяной палки на совмещение с объектом под руководством зрительного восприятия в случаях, когда Паташон принес палку к доске, прежде чем была положена приманка, и направил палку к руке лаборанта, державшего приманку.

Наблюдение за ходом формирования навыков у обезьян очень скоро приводит к следующему выводу. Установка организма, вызванная определенным раздражителем, формировавшаяся в соответствии с разной конкретной обстановкой и оформившаяся в определенные действия, которые привели к удовлетворению потребности благодаря получению соответствующего подкрепления, имеет тенденцию восстановиться при возобновлении той же или сходной обстановки и оформиться в привычные движения, хотя бы они не отвечали изменившимся деталям. Мы, однако, уже сейчас обращаем внимание на то, что надо говорить о закреплении именно определенной установки организма, а не определенных движений. Движения являются лишь последним звеном, внешним проявлением этой установки; они могут отпасть, могут измениться при сохранении основной направленности: без нее их не существует.

Так, Паташон сразу в первых опытах, как мы говорили, правильно подтягивал палку, а затем у него появилась тенденция хватать палку, не захватывающую приманки. В пятом опыте он тянул всегда правильную палку, но, подтянув и взяв приманку, он вслед за этим часто подтягивал и палку, не захватывающую приманки. Его легко побудить к этому действию, если показать ему приманку, хотя бы держа ее только в руке, не кладя на доску. Мы интерпретируем этот ход действий так. Паташон сразу воспринял соотношение (между палкой и приманкой. В соответствии с этим восприятием в русле его пищевой потребности сформировалась направленность к приманке, нашедшая выражение в хватании палки, связанной с приманкой.

Весь процесс завершился пищевым подкреплением. Лежавшая в его основе установка организма оформилась и тем самым приобрела тенденцию восстанавливаться и оформляться в прежнюю форму движения. Неоднократное повторение процесса укрепляло эту тенденцию, консолидировало всю установку. Теперь, едва Паташон взглянет на доску за решеткой, на разложенные приманки, весь механизм установки приходит в действие, и рука протягивается к палке, хотя она и не имеет нужного соотношения с приманкой.

В дальнейшем поведении Паташона мы найдем еще целый ряд случаев, подтверждающих правильность такого толкования. Неправильно подтянутая палка не есть доказательство того, что обезьяна неспособна отличить палку, захватывающую приманку, от не захватывающей ее; она говорит лишь об импульсивности, быстром проявлении в привычном действии установки, порождаемой соответствующей обстановкой. Эта импульсивность, готовность к действию и в не вполне адекватной ситуации имеет большое биологическое значение, ибо она служит базой для зарождения новой формы деятельности.

В наших опытах новая форма движения, соответствовавшая новой обстановке, обычно зарождалась, как вариация старой, развившаяся и оформлявшаяся затем в определенном направлении под контролем зрительных восприятий. Описываемое явление еще более отчетливо обнаруживается в дальнейшем. На той стадии эксперимента, когда Паташон уже доставал приманку, закидывая оформившимся приемом крюк, он, подходя к доске, на которой не было приманки, но лежала палка, хватал палку и делал несколько бросков на пустой доске. Очевидно, направленность, вызванная к жизни обстановкой, проявляется в соответствующих движениях. Эти движения, не имеют, однако, ни той длительности, ни той определенности, какую они имеют при наличии приманки. Обычно это несколько неопределенных, часто явно задержанных бросков.

Вот эта сторона поведения, это наличие исторически сформировавшейся готовности к определенному действию, степень ее устойчивости и пластичности, конфликты и сочетания этих установок и являются в первую очередь объектом нашего изучения в данной серии опытов. Мы видели уже, что она проявляется в поисках исчезнувшего объекта. Мы наблюдали это и у Паташона, когда он закидывал свою палку за борт доски или когда мы нарочно прятали палку: он высматривал и искал ее. Сформировавшаяся установка как правило сохраняется и изменяется; в зависимости от условий проявления она растет и либо развивается, либо отмирает, постоянно меняя свою роль в поведении и свою форму с изменением ситуации. Основными качествами установки, как мы уже отмечали в предыдущем разделе, являются ее относительная устойчивость и в то же время относительная пластичность. Первая выражается не только в длительном сохранении после исчезновения вызвавшего ее к жизни объекта, но, как указано, и в легком восстановлении.

Если действие, соответствующее установке, не дает эффекта, то установка постепенно отмирает. Так, отмирает кидание палки на пустой доске. Это действие может быть, однако, вызвано вновь, если усилить, «подогреть» установку. Но если в тот период, когда кидание палки на пустой доске уже отмерло, показать Паташону приманку, не кладя ее на доску, и тут же вновь убрать совсем, чтобы она не была ему видна, то он обычно подходил и делал несколько бросков на пустой доске. Тот же эффект может быть получен, если установку привести в действие другим путем.

Установка нередко оживляется элементами новизны. Если палку, до которой Паташон не дотрагивался (при отсутствии приманки), поместить в новом месте, он возьмет ее и без приманки. На первом этапе Паташон использует палку, только если она лежит на доске с приманкой; если же она положена прямо в клетку, он ее не берет (об этом речь еще впереди). В дальнейшем, однако, он возьмет ее и будет пользоваться ею, где бы она ни находилась. В период, когда он начинает пользоваться палкой, лежащей в клетке, наблюдается такое явление. Если приманки нет и палка лежит на доске, то Паташон ее не трогает: кидание на пустой доске уже отмерло. Но если палка положена в клетке, то он, невзирая на отсутствие приманки, берет ее и приносит к люку, просовывает сквозь решетку и делает несколько бросков: установка приведена в действие элементом новизны в расположении палки, а придя в действие, установка разрешается привычными движениями.

Эта живучесть, легкая восстанавливаемость установок, их стремительное воплощение в действия постоянно приводят к действиям, которые, с человеческой точки зрения, носят характер автоматизма, говорят об инертности установок и приводят к нецелесообразным действиям. Таково кидание палки на пустой доске. Таков и ряд других действий. Если, например, первые броски палки к приманке были недостаточно удачными и крюк не захватил приманки, Паташон зачастую приходил в возбуждение, начинал кидать палку суетливо, размашисто; и эта установка на кидание продолжала действовать, несмотря на то, что палка иногда ложилась удачно, захватывая приманку. Не всякое удачное положение палки теперь используется. Почти при всяком изменении ситуации обнаруживается инертность установок. Уже на последнем этапе опытов, когда мы помещали приманку то в жилой клетке, то в экспериментальной, и Паташону необходимо было пользоваться, при переходе от одной ситуации к другой, то короткой палкой, то длинной, он очень часто сохранял в новой ситуации прежнюю установку и, следовательно, форму действия и отношение к палке, отвечающее предыдущей ситуации. Например, однажды короткая палка, которой он пользовался в жилой клетке, была повешена высоко, а длинная низко. Три раза подряд он взлезал по решетке и доставал короткую палку. Теперь мы перенесли приманку в экспериментальную клетку. Длинная палка, которая ему нужна, висит ближе, находится внизу; все же он лезет наверх, снимает короткую палку, тут же ее бросает, как непригодную, берет длинную и достает приманку. Первый импульс был вызван старой установкой. Аналогичных случаев у нас зарегистрировано десятки, и о них еще придется говорить.

Когда Паташон научился захватывать палки и сбивать подвешенную приманку высоким броском палки, он стал высоко бросать некоторое время палку и в том случае, когда приманка лежала на доске. Ригидность установок, связанных с пользованием палкой, настолько велика, что оказалось возможным провести серию опытов с отсроченными реакциями по обычному прямому методу, в которых объектом устремления была не пищевая приманка, а палка. Мы не пытались установить предельную отсрочку. Во всяком случае Паташон вполне справлялся с 2—3-минутной отсрочкой. Палку прятали в одно из двух, трех или четырех помещений: два первых были расположены по бокам доски для приманок, третье — над решетчатым люком, а четвертое — в углу экспериментальной клетки. В зависимости от ситуации устремление к палке могло быть сильнее или слабее; соответственно повышалось или снижалось и число правильных реакций. Последнее повышалось, если палку прятали при наличии приманки на доске, если помещение, в которое прятали палку, оставалось доступным (а не отгораживалось сетчатым люком, сквозь который нельзя было просунуть руку), и если давалась возможность осмотреть другие помещения для палки. При обратных условиях результаты снижались.

Нецелесообразные действия бывают обусловлены не только инертностью установок и вызываемым ею автоматизмом, но и недостаточным объединением их в системы, соответствующие связям и соотношениям вещей объективного мира. У Паташона можно, конечно, наблюдать структурное объединение установок, подчиненных одна другой: частная подчиняется общей. Так, общая пищевая установка рождает в условиях эксперимента ряд частных: устремление к доске с приманкой или же поиски палки с тонкой дифференцировкой признаков палки, нужной в данной обстановке. Эта система частных установок, лежащих в русле более общей, есть наиболее простая система объединения. Установки же более или менее равноправные являются обычно просто конкурирующими, не объединенными более общей установкой, не меняющими своего содержания в зависимости от того, в каком сочетании они возникают. Вот Паташон достает из-под крышки положенную туда палку и кидает ее к приманке. Закинул слишком далеко, и палка оказалась вне досягаемости, хотя и на виду. Он вновь открывает крышку, из-под которой только что достал ту самую палку, которая лежит перед ним. Такие или аналогичные случаи бывали постоянно. Повидимому, положение, говорящее, что один и тот же предмет не может находиться одновременно в двух местах, для обезьяны не существует.

Интересно, что установка проявляется обычно в цепи последовательных действий, из которых одно подготовляет другое. Мы уже видели, как подобранная в клетке палка вызывала, несмотря на отсутствие приманки, просовывание ее сквозь решетку люка и бросание на пустой доске, в то время как палка, лежащая на той же доске, этого действия не порождала. Повидимому, с этим связано и часто наблюдавшееся явление, когда Паташон после ряда неудачных бросков втягивал палку обратно к себе в клетку, вновь просовывал ее сквозь решетку и начинал вновь кидать.

При отсутствии достаточного объединения установок в системы, отвечающие реальным соотношениям и связям предметов и явлений окружающего объективного мира, конфликтные положения приводят сплошь и рядом тоже к нецелесообразным действиям. Чаще всего образуется конфликт между возникшей установкой и непосредственным восприятием окружения. Если мы выше говорили об относительной устойчивости установок, то в этой ситуации сплошь и рядом проявляется их относительная неустойчивость.

Приведем пример. Приманка кладется на доске у жилой клетки. Предлагаются две палки — короткая и средняя. Удобна для доставания только короткая. Палки кладутся на доске для приманок экспериментальной клетки. Паташон в этих условиях всегда брал короткую. Теперь мы вешаем обе палки рядом на наружную решетку. Паташон, подходя к ним от приманки из жилой клетки, всегда брал ближайшую: непосредственное восприятие палки сразу вызывало импульс к хватанию, вытесняя установку на короткую палку. Взяв неправильно среднюю палку, он первое время приносил ее к приманке, просовывал сквозь решетку и делал несколько попыток достать ею приманку, но скоро бросал, особенно когда крюк зацеплялся за задний борт.

В отношении неспособности взять с решетки короткую палку, если она повешена дальше длинной, можно предположить, что дифференцировка, установившаяся в определенной обстановке, пропадает при изменении обстановки. И человек труднее узнает старого знакомого в новой обстановке, чем в том месте, где он с ним встречался. Однако дальнейшие опыты говорят за то, что дело здесь не просто в исчезновении способности дифференцировать палки в новой обстановке, а именно в вытеснении возможностей установки на короткую палку непосредственным восприятием ближайшей палки.

После семи опытов с палками, повешенными на наружной решетке экспериментальной клетки (№ 107—113, см. протоколы, Приложение B, Пользование вещами как орудиями: роль мотивационных установок— Приложение B, Пользование вещами как орудиями: роль мотивационных установок), мы вешали их в клетке, но над решетчатым люком. Теперь, когда Паташон входил в экспериментальную клетку, обе палки висели прямо перед ним: ближайшей не было. В первом опыте с этой установкой он всегда брал левую, что́ соответствует ближайшей (при расположении палок на наружной решетке). В этом, повидимому, сказывался автоматизм установки на определенную форму движения, связанную с расположением объекта слева или справа: проявлялся высокий удельный вес кинестетики. Однако уже со второго опыта в этой ситуации установка на короткую палку, связанная со зрительным восприятием, брала верх, и эта палка выбиралась независимо от того, висит ли она слева или справа. Мы снова вешали палки на наружную решетку, он снова брал ближайшую. Вешали тут же палки одну над другой. Выбирал правильно короткую, независимо от места, но иногда, после обмена палок местами, брал неправильно с предыдущего места. Снова вешали палки на наружной решетке рядом. Только теперь наступал перелом, и Паташон правильно брал короткую палку, независимо от того, являлась ли она ближайшей или дальней. Аналогичная ситуация с палками создавалась нами еще несколько раз и всегда с тем же результатом. То же явление мы наблюдали и в других случаях. Когда мы прятали палки, Паташон в поисках первым делом открывал правую или левую крышку, которые были прямо перед ним.

Особенно показательны случаи, когда мы прятали палку на виду у Паташона в помещение над люком. После того как была положена приманка, он подходил к люку, и рука тянулась сразу к одной из боковых крышек, которые были перед ним. Нередко бывало, однако, что, уже ухватившись за крышку, он вдруг останавливался и, не открыв боковой крышки, поднимал верхнюю (над люком) и доставал палку. Очевидно, что установка на верхнюю крышку, которая ему не видна, существовала, но оттеснилась непосредственным восприятием боковой крышки.

Нередко конфликт наступает между новой, только что сформировавшейся установкой, и старой, хорошо закрепившейся. Когда Паташон уже хорошо справлялся со всеми задачами по доставанию приманки в экспериментальной клетке, приманка была положена на доску у решетки жилой клетки, а палки, одна с крюком, другая без крюка, положены под крышку на доске в экспериментальной клетке. Взглянув на приманку, Паташон немедленно устремлялся в экспериментальную клетку и открывал крышки (ясно, что он пошел за палками). То, что происходило дальше, можно объяснить только тем, что привычная обстановка экспериментальной клетки вызвала отвечающую ей направленность и вытеснила ту, которая только что сформировалась в жилой клетке.

Открыв крышку, Паташон проявлял некоторую неопределенность действий. На доске экспериментальной клетки нет приманки. В этой ситуации палка с крюком не нужна, и, в соответствии с тем, что́ бывало и раньше в аналогичных случаях, Паташон брал палку без крюка. Все его дальнейшее поведение вполне отвечало привычной обстановке экспериментальной клетки. Мы усиливали в жилой клетке приманку. Однажды, заглянув на нее, он схватил было палку с крюком, но перед глазами оказалась доска экспериментальной клетки без приманки, и он тут же положил снова палку на доску.

Бесплодность пребывания в экспериментальной клетке в этот и следующие дни ослабила тяготение к ней, ослабила, повидимому, и ее влияние. На четвертый день (опыт 89) случилось, что, сидя у решетчатого люка и взяв в руки палку, он взглянул в жилую клетку, увидел приманку, с палкой в руках устремился к ней и достал ее. Однако и после этого случая обезьяна не освободилась от влияния обстановки экспериментальной клетки. Вот она вновь устремилась от приманки в экспериментальную клетку, подошла к решетчатому люку, протянула руку за палкой; но перед глазами доска без приманки, рука оттягивается, обезьяна отходит. В другой раз она взяла палку, сделала два броска на пустой доске и отошла. На следующий день (опыт 90) под влиянием усиления приманки Паташон два раза принес палку в жилую клетку: в первый раз взял ее с пола экспериментальной клетки, а во второй раз достал ее из-под крышки, но, вынув, снова положил и только при дальнейшем усилении приманки вновь взял ее и использовал. Но и после этих двух случаев все еще влияние старой установки, порождаемой экспериментальной клеткой, сильнее новой. Для Паташона создалась трудная ситуация, вызвавшая проявления негативизма: он отворачивается, усердно ищет у себя в шерсти, иногда мастурбирует.

Проходит еще длинный ряд опытов, во время которых Паташон постепенно освобождается от порабощающего его влияния экспериментальной клетки с ее решетчатым люком и доской для приманок за ним. Палка, лежащая на полу экспериментальной клетки, используется легче, чем палка на доске за решетчатым люком, что́ вполне отвечает всей системе поведения. В опыте 94-м высокоэффективная приманка (печенье) делает новую установку на ее добывание настолько устойчивой, что последняя преодолевает силу старой установки, формируемой ситуацией экспериментальной клетки. Как только приманка послабее — апельсин, акация (хотя по существу приманка тоже желательная, так как съедается неизменно и с охотой), соотношение установок создается другое: старая установка экспериментальной клетки оказывается более мощной и вытесняет новую.

То же явление наблюдается в опыте 97-м. В общем, начиная с 96-го опыта, последовавшего после шестидневного перерыва, новая установка, отвечающая приманке в жилой клетке, укрепляется и преодолевает силу старой установки, однако влияние последней сказывается еще очень долго. Уже много времени спустя можно было наблюдать, как, сняв палку с наружной решетки экспериментальной клетки, Паташон, прежде чем отправиться с нею к приманке в жилую клетку, подходил к решетчатому люку и слегка просовывал палку сквозь решетку или даже просто прикладывал палку к решетке, не выпуская ее из рук: это какой-то «рудимент» прежнего действия, жест, выражающий тяготение к решетчатому люку и доске для приманок в экспериментальной клетке.

Устойчивостью обладает не только установка на определенное место или на форму действия, в которых особую роль должна играть кинестезия, но и отношение к той или другой палке, при выборе которой приходится руководствоваться зрительными восприятиями. После того как Паташон пользовался, скажем, некоторое время короткой палкой в жилой клетке, он, при переносе приманки в экспериментальную, где пригодна только длинная палка, иногда долго и упорно брал короткую. Обычно он ею даже не пытался доставать приманку, а тут же ее клал или бросал и вслед за этим доставал длинную, которую и использовал по-настоящему.

Нередко у Паташона случались конфликты пищевого устремления с ориентировочным. Последние часто вытесняли пищевую установку. «Ориентировочно-исследовательская» реакция — это первый, непосредственный импульс. Так, например, в опыте 53-м ему дали новую (короткую) бамбуковую палку, которая отличалась от других только длиной; он немедленно унес ее в клетку для исследования, оставив приманку без внимания. Когда ему дали старую палку, он сразу стал бросать ее к приманке. Аналогичные случаи наблюдались много раз. Достаточно какого- нибудь элемента новизны в палке (трещина, втулка, вставленная в обратный конец палки, и т. д.), чтобы отвлечь его от приманки и заставить заняться исследованием палки. Если палка поддалась воздействию зубов или рук и треснула, было чрезвычайно трудно отвлечь его от манипулирования ею, пока он ее не разрушит окончательно. Мы нагромождали иной раз без успеха целую гору самых лакомых приманок.

Элемент новизны иногда определяет предпочтение, оказываемое одной палке перед другой при доставании приманки. В тех случаях, однако, в которых мы это наблюдали, предпочтение не закреплялось: по мере привыкания оно падало.

Если нецелесообразные действия определяются зачастую инертностью, ригидностью установок, если по сравнению с человеком поражает именно их инертность, то все же это не значит, что данная инертность абсолютна. Установкам свойственна, конечно, и относительная лабильность и пластичность, без которых невозможно было бы их развитие, их функционирование в измененной обстановке. Эта лабильность проявляется главным образом в тех случаях, когда выполнение действия (встречает препятствие или когда даже изменение ситуации не приводит к нужному эффекту. Приведем пример. Когда не было палки или когда долго не удавалось захватить палкой приманку, Паташон пытался двигать площадку с приманкой или другим путем достать приманку. Когда не было палки с крюком, он пытался использовать палку без крюка. Один раз Паташон пытался использовать вместо палки кормушку. Изменение ситуации приводит не к отмене действия, не к стереотипному повторению прежнего, а к некоторому приспособлению деятельности к новой обстановке на основе изменчивости самой деятельности. Так было при переходе от подтягивания палки, захватывающей приманку, к бросанию палки в направлении приманки. Так было и при переходе от установки в экспериментальной клетке к установке в жилой клетке. А при переходе от приманки на доске к приманке подвешенной, как уже отмечалось, он не нашел сразу нужной формы движения, но зато и не повторил нужных движений стереотипно.

На основе этой подвижности и пластичности установок происходит и отработка формы движения, которая требует иногда длительного срока. Так, оформление движения накидывания крюка на приманку прошло разные этапы. Сперва было кидание палки на доску с приманкой без выраженной направленности на эту последнюю (опыты 10—20): то крюком вперед, то обратным концом палки. Однако, уже с 21-го опыта, когда мы клали слева и справа разные приманки, наметилось и в ближайшие дни стало вполне определенным направленное кидание к предпочитаемой приманке. С 24-го опыта, прежде чем бросать, Паташон начал повертывать палку крюком вперед (опыты 12, 16, 17, 21, 22, 25, 28).

Однако и в дальнейших опытах он делал это еще далеко не всегда. Прием кидания тоже оформлялся и закреплялся постепенно: то он палку подкидывал (первые опыты), то совал, возил ею по доске (опыт 10 и дальнейшие); то действовал одной рукой, то двумя руками. Лишь с течением времени отрабатывался окончательный прием — накидывание палки крюком на приманку при помощи правой руки. При этом развивалась и некоторая меткость, далеко, однако, не совершенная. При неудачах вновь появлялись другие приемы, движения (становились торопливыми, размашистыми; Паташон переставал дифференцировать концы палки (опыты 47, 50).

В определенных положениях так же постепенно отрабатывались соответствующие им приемы действия. Например, при просовывании палки в петлистую решетку жилой клетки выработался следующий прием. Паташон всовывал крюк в петлю, просовывал руку, захватывал палку извне и таким образом втягивал ее на доску. Сходным образом отработался прием повертывания палки, когда она задевала крюком за борт доски, прием снимания приманки с крюка повертыванием палки, а не дерганием и т. п.

Особого внимания заслуживает ход выработки приема доставания подвешенной приманки. Мы уже упоминали о том, что, когда приманка была подвешена достаточно высоко, Паташон немедленно принес палку и, не применяя прежних приемов кидания на доске, просовывал палку обычно в верхнюю часть люка, но затем ронял ее и удалялся, не находя нужной формы движения. Появлялись признаки негативизма (Рис. 3.4). Некоторое понижение приманки не дало эффекта, и только тогда, когда ее опустили так, что она была лишь на 20 сантиметров над доской, Паташон стал кидать палку прежним приемом. Сразу это ни к чему не привело. Нарастали возбуждение и энергия кидания. Броски стали выше, и тогда случалось, что он сбивал приманку. Это стало исходным моментом.

Таким образом, предельные формы изменчивости приема кидания на доске оказались пригодными для новой ситуации. Новая установка оформлялась на базе подвижности старой. Эти предельные формы стали центральными в новой установке и исходными для дальнейшего изменения. Теперь Паташону не стоило большого труда перейти к доставанию и высоко подвешенной приманки. И здесь, как и раньше на доске, постепенно отрабатывались определенный прием и точность движения. Сначала были широкие размахи, которыми ему иногда удавалось сбивать приманку. Однако здесь они с самого начала были определенно (направлены на приманку. Инерция установки сказывалась в том, что, доставая эту сбитую приманку с доски, он применял высокие броски, которые были совсем нецелесообразны. Постепенно широкое размахивание палкой и стремление сбить приманку переходило в более точное движение, направленное на то, чтобы зацепить и подтянуть приманку (Рис. 3.5). Последняя форма и закрепилась.

Этот ход формирования умения требует физиологического анализа: он говорит, повидимому, за то, что привычные движения трудно перестраиваются с помощью только зрительного восприятия. Последнее, несомненно, служит и помогает ориентировке, но нужный прием должен быть нащупан в процессе деятельности. Задача произвести такой анализ потребовала бы постановки специальных опытов в этой области.

Рисунок 3.4. При недоступности приманки обезьяна (макак-лапундер Паташон) зевает

Нас интересует прежде всего другая сторона проблемы. Какую роль играют все выявленные нами свойства установок при формировании поведения, какова мотивационная роль установок? Для образования определенной формы поведения необходимо, чтобы установка обладала достаточной силой, вытеснила все другие борющиеся с нею установки и стала основным процессом в организме. Это определяется, в первую очередь, основным стимулом — качеством приманки. Нам неоднократно приходилось наблюдать у Паташона отказ от «работы», если приманка недостаточно привлекательна: или предложен нелюбимый вид корма, или съедено уже достаточное количество данного сорта его, или просто мал кусок. Стоит улучшить приманку, дать кусочек нового корма, а иногда и добавить того же, как Паташон начинал действовать, причем, достав дополнительную приманку, он сплошь и рядом съедал заодно и ту, которая была недостаточна для того, чтобы побудить его действовать. Можно, как мы уже видели, усилить напряжение установки и вызвать ее проявление показом корма, повышением его доступности, пододвиганием и, тем самым, облегчением доставания (опыт 38), простым привлечением внимания к приманке (опыты 98, 100, 119) или «дразнением», т. е. показом, пододвиганием и удалением.

Рисунок 3.5. Обезьяна (макак-лапундер Паташон) пробует достать приманку, орудует палкой с крюком

Во многих случаях, когда нужно было создать новую установку, соответствующую измененной ситуации, это удавалось только при достаточном усилении стимулирования. Так было, когда требовалось побудить Паташона использовать палку, лежащую не на доске, а в клетке, или, позднее, устремиться к доставанию не положенной, а подвешенной приманки, или перейти от доставания низко подвешенной приманки к высоко подвешенной и т. д.

Усиление напряжения установки меняет отношение к приманке. Например, в опыте 36 на доску была положена груша. Паташон ее не достает. Экспериментатор показывает ему ягоду винограда: он начинает кидать палку, достает грушу и съедает ее. При конфликте двух установок, о чем речь уже была выше, от их сравнительной силы зависит направление деятельности. Иногда, однако, две установки могут не исключать друг друга, а сочетаться; так, мы видели, что ориентировочная реакция на какой-нибудь элемент новизны определяет выбор палки для доставания приманки. Без приманки Паташон обычно палки не брал; но если палка подвешена в новом месте, он всегда брал ее, не дожидаясь приманки.

Мы видели, что использование вещи в качестве «орудия» стало возможным благодаря прогрессу в развитии «ориентировочно- исследовательской» деятельности на базе высокого развития физической организации. От случайного использования вещи как «орудия» до оформления орудия как элемента человеческого труда еще очень далеко, еще много этапов, до которых обезьяна не дошла. Однако один шаг на этом пути, а именно закрепление за вещью ее значения как «орудия» для определенных действий, мы можем проследить и у обезьян.

В основе этого шага и лежит устойчивость установок, легкое их возрождение при соответствующей ситуации и достаточная пластичность для приспособления к небольшим изменениям, неизбежным при повторении сходных положений. В этом заключается особо важное мотивационное значение установок. Ведь и у человека орудие получает свой смысл и содержание от породивших его и прочно с ним связавшихся установок направленности. Если ребенок находит молоток, у него рождается стремление вколачивать и раздроблять что-нибудь, и он ищет гвозди или камни. Как много детских игр возникает таким путем! С другой стороны, если у нас явилась нужда вколотить гвоздь, мы ищем молоток. Мы видели, что и у Паташона палка с крюком стала «орудием» для доставания приманки. Когда приманки нет, он уже в 10-м опыте ее не берет. Если одновременно положена палка без крюка, которая для него менее привычна, он берет ее и уносит для манипулирования. При наличии приманки он берет только палку с крюком, а не палку без крюка. Если палка с крюком в этой ситуации спрятана, то он ищет ее, оставляя без внимания палку без крюка.

Палка с крюком становится «палкой для доставания». Это оформление идет постепенно. Первое время палка используется только, если она лежит на доске с приманкой. Если же она положена в клетку даже у самого решетчатого люка, то она не используется. Можно думать, что решетка является непреодолимым препятствием, отделяющим клетку от приманки и делающим невозможным использование палки. Когда мы палку чуть просовываем в решетку, Паташон проталкивает ее дальше и использует. На следующем этапе, когда Паташон уже использует палку, лежащую у самого люка, он не берет ее, если она лежит немного подальше.

Показателен в этом отношении 23-й опыт. Палку, лежащую в клетке у самого люка, Паташон использует. Палку, положенную на расстоянии 40 см от люка, сначала не берет, но с усилением приманки берет и использует. На расстоянии 75 см не берет ее и при усилении приманки. Когда палку пододвинули до расстояния 50 см, то взял. Когда палка лежит у задней стенки клетки (150 см от люка), он не берет ее даже при самой сильной приманке. В то же время к приманке устремляется, толкает самый аппарат. Когда ему подают палку через наружную решетку, сначала тоже не берет, но затем четыре раза подряд берет и использует. Наконец, в дальнейших опытах он использует палку, где бы она ни лежала. Сама палка, как мы уже упоминали, вызывает к жизни установку на выполнение соответствующих действий: подняв палку в клетке и при отсутствии приманки, он просовывает ее в решетку люка и делает несколько бросков на пустой доске. В дальнейшем ряде опытов мы добиваемся выбора палки нужной длины, а затем и дифференцирования палок в зависимости от ситуации, когда только длинная палка пригодна для доставания приманки, подвешенной в экспериментальной клетке, и только короткая — для приманки, положенной на доску в жилой клетке.

При изменении ситуации, однако, инертность установки часто оказывает, как мы уже видели, свое влияние. Паташон сохраняет устремление либо к палке, которой только что пользовался, либо к месту, где находилась эта палка, и к связанному с ним приему ее доставания (палка по левую руку, залезание за палкой наверх и т. п.). В последних наших опытах Паташон почти безукоризненно пользовался нужной палкой в соответствии с ситуацией, куда бы мы эту палку ни помещали в пределах его двух клеток и в каком бы порядке мы ни меняли ситуацию. Так или иначе, мы видим, что благодаря достаточной устойчивости и в то же время пластичности установок определенный предмет, сам по себе не имеющий биологической значимости, получает для нашей обезьяны определенную и постоянную значимость в его отношении к другим потребляемым вещам. Это — существенный этап на пути к освоению орудия.

Параллельно с оформлением этих этапов освоения «орудия» идет развитие и формирование психического содержания орудийной деятельности, т. е. интеллекта. Когда мы видим обезьяну, разыскивающую нужную палку, при помощи которой она в следующий момент достанет приманку, мы склонны расценивать эти действия как предварительную ступень того поведения, которое впоследствии, в новой качественной форме, характеризует человека при намеренном достижении им определенной цели.