Глава 4. Сумерки

Нерѣдко случается, что Елена въ своей автобіографіи и миссъ Солливанъ въ своихъ письмахъ или отчетахъ пишутъ (на разстояніи многихъ лѣтъ) объ одномъ и томъ же. Въ такихъ случаяхъ оба разсказа представляютъ равный, но разнородный интересъ. Ученица вспоминаетъ полученныя впечатлѣнія; наставница представляетъ полную, связную, осмысленную картину того, что̀ было ею сознательно задумано и совершено. Это особенно замѣтно въ повѣсти о первыхъ мѣсяцахъ, о пробужденіи дѣвочки къ духовной жизни. Сама она посвящаетъ этому важнѣйшему моменту всего нѣсколько, правда, глубоко прочувствованныхъ, страницъ, затѣмъ переходить къ болѣе ярко сознаннымъ ею позднѣйшимъ фазисамъ своего развитія, и чѣмъ далѣе подвигается разсказъ къ годамъ полнаго сознанія, тѣмъ онъ становится полнѣе, связнѣе. Миссъ Солливанъ, наоборотъ, всего долѣе останавливается именно на этихъ первыхъ мѣсяцахъ, а сравнительно только скользитъ, по позднѣйшимъ удивительнымъ успѣхамъ своей даровитой ученицы, до ея университетской карьеры включительно. Это вполнѣ понятно и соотвѣтствуетъ желанію читателя. Именно пробужденіе этой томящейся въ потемкахъ юной души кажется такимъ невѣроятнымъ, почти невозможнымъ; интересны именно первые шаги ея на новомъ пути; остальное въ значительной мѣрѣ логически вытекаетъ изъ нормальнаго роста, органическаго развитія.

Первое свое письмо миссъ Солливанъ писала 6-го марта 1887 г., три дня спустя послѣ своего пріѣзда, значить, подъ самымъ свѣжимъ впечатлѣніемъ.

Таблица 4.1. Елена Келлеръ 6-ти лѣтъ (когда поступила къ ней миссъ Солливанъ)


...Было 6.30 пополудни, когда я пріѣхала въ Тускумбію. На станціи меня дожидались миссисъ Келлеръ и сынъ ея мужа, мистеръ Джемсъ Келлеръ. Они сказали мнѣ, что уже второй день, какъ они встрѣчаютъ каждый поѣздъ. До дома было недалеко ѣхать, всего одна миля; мѣстность очень красивая и мирная. Миссисъ Келлеръ удивила меня моложавостью: она на видъ немного старше меня. Мужъ ея встрѣтилъ насъ на дворѣ, весело привѣтствовалъ меня и радушно пожалъ мнѣ руку. Первымъ вопросомъ моимъ было: «Гдѣ Елена?» Я всѣми силами старалась совладать съ волненіемъ, отъ котораго меня бросало въ дрожь, такъ что я еле могла ходить. Подходя къ дому, я увидѣла ребенка, стоящаго въ дверяхъ, и капитанъ сказалъ: «Вотъ она. Она весь день знала, что кого-то ждутъ, и сама не своя съ тѣхъ поръ, какъ мать уѣхала на станцію за вами». Я едва ступила на нижнюю ступень, какъ она бросилась ко мнѣ съ такой стремительностью, что сшибла бы меня съ ногъ, если бы отецъ ея не стоялъ за мною. Она ощупала лицо мое и платье и, взявъ изъ рукъ моихъ дорожную сумку, пробовала раскрыть ее. Она нелегко отпиралась; Елена старательно щупала ее, ища замка, и, когда нашла, обернулась ко мнѣ, дѣлая рукой, какъ будто поворачиваетъ ключъ въ замкѣ, и указывая на сумку. Тутъ вмѣшалась мать и показала ей знаками, чтобы она не трогала сумки. Она вся вспыхнула и, когда мать, попробовала отнять у нея сумку, очень разсердилась. Я отвлекла ея вниманіе, показавъ и давъ ей въ руки свои часы. Буря разомъ стихла, и мы вмѣстѣ пошли наверхъ. Тутъ я отперла сумку, и она мигомъ все въ ней перешарила, вѣроятно думая найти что-нибудь съѣдобное. Должно-быть, знакомые приносили ей конфеты въ сумкахъ, и она думала найти ихъ и въ моей. Я дала ей понять, указывая на чемоданъ, стоявшій въ коридорѣ, потомъ на себя и кивая головой, что у меня есть чемоданъ, затѣмъ повторила знакъ, которымъ она передъ тѣмъ выразила ѣду, и опять закивала. Она мигомъ поняла и побѣжала внизъ разсказать матери энергическими знаками, что въ чемоданѣ есть для нея конфеты. Черезъ нѣсколько минутъ она вернулась и стала помогать мнѣ убирать мои вещи. Ужъ очень комично было, какъ она примѣряда мою шляпу и наклоняла голову то на одну сторону, то на другую, стоя передъ зеркаломъ, точно она въ него смотрѣлась и могла себя видѣть. Я почему-то ожидала найти блѣднаго, хилаго ребенка, вѣроятно, подъ впечатлѣніемъ того, что̀ д-ръ Хау разсказывалъ о маленькой Лорѣ. Но Елена совсѣмъ не такая. Она — крупная, сильная, румяная и такъ же свободна въ движеніяхъ, какъ молоденькій жеребенокъ. У нея нѣтъ ни одной изъ тѣхъ нервныхъ замашекъ, которыя такъ непріятно поражаютъ въ слѣпыхъ дѣтяхъ. Тѣлосложеніе у нея прекрасное и сильное, и мать говорить, что она ни одного дня не хворала послѣ болѣзни, лишившей ее зрѣнія и слуха. У нея красивая голова, и постановка ея на плечахъ — прекрасная. Лицо ея трудно описать: умное, но не хватаетъ подвижности, что ли, или души, или не знаю чего. Ротъ у нея довольно большой, но красивой формы. Сразу видно, что она слѣпа. Одинъ глазъ побольше другого и замѣтно выпуклѣе. Она рѣдко улыбается. Со дня моего пріѣзда я у нея не болѣе двухъ разъ видѣла улыбку. Она неотзывчива на ласку, даже не терпитъ ласки ни отъ кого, кромѣ матери. Она очень своенравна и вспыльчива, и никто, кромѣ брата ея, Джемса, никогда не пытался усмирять ее. Самая трудная задача, которую мнѣ придется разрѣшать, это — ка̀къ пріучить ее къ дисциплинѣ и повиновенію власти, не ломая ея натуры? Не буду спѣшить сначала, а постараюсь, чтобы она полюбила меня. Не буду пытаться покорить ее одной силой, но буду настойчиво требовать разумнаго послушанія съ перваго же дня. Однимъ свойствомъ Елена всѣхъ поражаетъ: неутомимой подвижностью. Она ни одной минуты не сидитъ на мѣстѣ. Она тутъ, тамъ, вездѣ. Руки ея за все берутся, но ничто надолго не приковываетъ ея вниманія. Бѣдное дитя! Душа ея ощупью ищеть въ потемкахъ. Ея неумѣлыя руки не находятъ себѣ дѣла и сокрушаютъ все, что̀ попадается имъ, потому что не знаютъ, что̀ дѣлать съ вещами.

Вотъ какой дичокъ достался садовницѣ на выправку! Но именно это было для обѣихъ великимъ счастьемъ: дичокъ, по крайней мѣрѣ, былъ непопорченный, росъ себѣ прямо, какъ Богь велѣлъ, и никто его не гнулъ, не коверкалъ, не продѣлывалъ надъ нимъ никакихъ педагогическихъ опытовъ. А вотъ и первый урокъ:

«Она помогла мнѣ разложить вещи, когда принесли мой чемоданъ, и была въ восторгѣ, найдя куклу, которую прислали ей дѣвочки» (Слѣпыя дѣвочки въ Бостонѣ. Обшила куклу и одѣла сама Лора Бриджмэнъ). Я сочла это удобнымъ случаемъ научить ее первому слову: я медленно написала въ ея рукѣ слово d-o-l-l («кукла»), затѣмъ указала на куклу и закивала головой: эта пантомима, повидимому, означаетъ у нея «обладаніе». Когда ей что-нибудь даютъ, она указываетъ на предметъ, потомъ на себя, и киваетъ головой. На лицѣ ея выразилось недоумѣніе; она стала щупать мою руку, и я повторила буквы. Она ихъ отлично повторила за мною и указала на куклу. Я же взяла у нея куклу, думая отдать ей, когда она снова составитъ буквы, но она вообразила, что я совсѣмъ отнимаю, мигомъ разсердилась и хотѣла вырвать у меня куклу. Я качала головой и пробовала составить буквы ея пальцами; она разозлилась еще пуще! Я сообразила, что не будетъ пользы продолжать борьбу, а нужно какъ-нибудь отвлечь ея мысли, и выпустила ее, но куклы не дала, а пошла внизъ и достала кусокъ кэкса (она очень любитъ сладкое). Я показала его Еленѣ и написала въ ея рукѣ слово c-a-k-e («кэкъ»). Она, конечно, хотѣла взять кусокъ, но я опять продѣлала слово и погладила ея руку. Она быстро повторила буквы, тогда я дала ей кэксъ, который она проворно съѣла, боясь, вѣроятно, что я отниму. Тогда я ей опять показала куклу и продѣлала d-o-l-l. Она поняла и написала въ моей рукѣ три буквы d-о- l. Второе l я написала сама и отдала ей куклу; она схватила ее и побѣжала съ нею внизъ, и въ этотъ день я уже никакими уговорами не могла заманить ее въ мою комнату.

Такъ миссъ Солливанъ описываетъ свой первый день подъ внезапнымъ, свѣжимъ впечатлѣніемъ. На разстояніи семнадцати лѣтъ сама Елена дополняетъ этотъ разсказъ слѣдующими строками:

Я побѣжала внизъ къ матери, подняла руку и продѣлала буквы d-o-l-l. Я не знала, что составляю слово; не знала, что есть на свѣтѣ слова, и что это такое. Я просто шевелила пальцы, подражая по-обезьяньи. Въ слѣдующіе затѣмъ дни я выучилась съ тѣмъ же непониманіемъ продѣлывать множество словъ. Но наставница моя пробыла со мною нѣсколько недѣль, прежде чѣмъ я поняла, что каждый предметъ имѣетъ названiе...

А все же отъ этого перваго урока остался смутный проблескъ пониманія какой-то связи между знаками и предметомъ. Это оказалось на слѣдующій день, когда миссъ Солливанъ дала дѣвочкѣ одну изъ тѣхъ картонныхъ карточекъ, съ проколотымъ узоромъ для прошитія шерстинкой, которыя употребляются въ дѣтскихъ садахъ. Она сразу поняла и съ восторгомъ принялась за забавную работу. Вся ея дѣятельная натура рвалась вонъ изъ удручающей ее праздности, требовала занятія, не отдавая себѣ отчета въ этомъ, какъ вообще ни въ чемъ, и она впервые познала наслажденіе, самое законное изо всѣхъ для всякаго живого организма: примѣненіе къ дѣлу своихъ способностей. Миссъ Солливанъ, конечно, научила ее и названію предмета, даннаго ей въ руки: c-a-r-d, — сама нѣсколько разъ продѣлала буквы, и ее заставила повторить. Она продѣлала первыя двѣ буквы, c- a, — и вдругъ задумалась, потомъ сдѣлала свой знакъ «ѣды», указала рукой внизъ и стала толкать наставницу къ двери. Та сначала не понимала, но вдругъ смекнула, что Елена посылаетъ ее за кэксомъ! Эти двѣ буквы тѣ же, что начальныя буквы вчерашняго слова c-a-k-e, напомнили ей о любимомъ лакомствѣ. Чтобы подтвердить въ ея умѣ эту, случайно найденную ею связь, миссъ Солливанъ исполнила ея желаніе, и она ликовала.

Но такое слабое мерцаніе нельзя было еще назвать даже зарей сознанія, — скорѣе блѣдными сумерками. До пробужденія было еще далеко!

Зато шла тяжкая работа другого рода: борьба разумной власти съ богатой, но еще неразумной натурой, не знавшей дотолѣ ни удержу, ни мѣры.

Сегодня утромъ у меня съ Еленой было генеральное сраженіе, — писала миссъ Солливанъ спустя немного дней по прибытіи своемъ въ Тускумбію. — Я вообще стараюсь избѣгать столкновеній, но это очень трудно...

У Елены, между прочимъ, за столомъ манеры были отвратительныя. Она ко всѣмъ лѣзла въ тарелки руками и, когда обносили блюда, на лету хватала съ нихъ, что̀ ей вздумается, кидала на полъ салфетку, ложку и пр. При первыхъ же попыткахъ миссъ Солливанъ отучить, ее хотя отъ самыхъ грубыхъ привычекъ, происходили невѣроятныя сцены: дѣвочка бросалась на полъ, брыкалась, кричала, старалась вытащить изъ- подъ миссъ Солливанъ стулъ, щипалась и кусалась. Малѣйшая уступка на этихъ первыхъ порахъ сдѣлала бы роль наставницы навсегда невозможною. Необходимо было побороть маленькую дикарку настойчивостью, отчасти и силой. Борьба длилась иногда цѣлые часы. Кончалось тѣмъ, что ребенокъ покорялся, потому что выбивался изъ силъ, а бѣдная молодая дѣвушка уходила въ свою комнату, въ изнеможеніи бросалась на постель и проводила полдня въ слезахъ, терзаемая и жалостью, и сознаніемъ необходимости снова и снова выдерживать подобный баталіи.

Весьма скоро, — писала она своей пріятельницѣ: — я порѣшила, что мнѣ съ Еленой не сладить въ семейной средѣ. Она всѣхъ тиранила: отца, мать, прислугу, черныхъ дѣтей, игравшихъ съ нею... Малѣйшее сопротивленіе вызывало страшныя сцены... Заставить ее дѣлать самыя простыя вещи, — причесаться, умыть руки, застегнуть ботинки, — можно было только силой. Семейные естественно порывались вмѣшаться, особенно отецъ, который не выносилъ ея слезъ, и всѣ готовы были уступить ради мира и спокойствія. Все ея прошлое, всѣ привычки и воспоминанія были противъ меня. Я ясно видѣла, что нечего и думать учить ее чему бы то ни было прежде, чѣмъ она научится мнѣ повиноваться. Я много думала и чѣмъ больше думала, тѣмъ больше убѣждалась, что послушаніе — единственная дверь, черезъ которую знаніе и любовь войдутъ въ душу ребенка. Я хотѣла дѣйствовать, не спѣша. Я воображала, что мнѣ удастся заручиться довѣріемъ и любовью дѣвочки тѣми же способами, какъ если бы она была зрячая и со слухомъ. Но я скоро поняла, что мнѣ отрѣзанъ всякій доступъ къ ея сердцу... Она все принимаетъ отъ меня, какъ должное, ласки же совсѣмъ не терпитъ... Хочетъ или не хочетъ — и конецъ. Такъ-то мы учимся, составляемъ планы, готовимся къ данной задачѣ, а когда настанетъ пора дѣйствовать, оказывается, что система, выработанная съ такимъ усердіемъ и гордостью, никуда не годится, и ничего не остается, какъ только положиться на нѣчто въ насъ самихъ, на какую-то врожденную способность познавать и дѣйствовать, способность, существованіе которой, мы въ себѣ не подозрѣвали, пока не вызвала ее наружу внезапная, понудительная необходимость.

Золотыя слова, сознательно продумать и написать которыя было бы въ пору маститому практику-воспитателю, не то что молодой дѣвушкѣ со школьной скамьи. Въ нихъ разоблачена вся тайна неудовлетворительности практическихъ результатовъ при несомнѣнно прекрасной теоретической подготовкѣ. Мы создаемъ себѣ субъекта, мысленно одаряемъ его всевозможными добрыми или недобрыми качествами, смотря по надобности, ставимъ его во всевозможныя благопріятныя или неблагопріятныя условія, предвидѣнныя нашей теоріей, и примѣряемъ на немъ эту теорію: немудрено, что, какъ мы ни вертимъ, она «сидитъ» на немъ безукоризненно, такъ какъ по ней созданъ субъектъ. А вотъ, какъ мы вступимъ въ жизнь, и въ рукахъ у насъ окажутся не «субъекты», а живыя души, изъ которыхъ, притомъ, ни одна не похожа на другую и каждая предъявляетъ свои требованія, представляетъ свои задачи, то все, такъ добросовѣстно заученное, сразу рушится, и остаются въ помощь намъ лишь два-три вѣчно-разумныя начала, которыя и безъ ученія даетъ намъ здравый смыслъ, да выручаетъ насъ то «нѣчто» свое, что̀ такъ рано, при первомъ же столкновеніи съ дѣйствительностью, почувствовала въ себѣ миссъ Солливанъ. Хорошо, у кого оно есть. А у кого свого нѣтъ? Тотъ и будетъ вѣчно безплодно возиться съ заученнымъ, по праву, данному дипломомъ, да болѣть о неуспѣхѣ своихъ стараній. Впрочемъ, всего вѣрнѣе, что этого неуспѣха онъ и не замѣтитъ вовсе, потому что посредственность блаженно самодовольна. Сознать свой неуспѣхъ, — это уже первая степень талантливости. Значитъ, въ воспитательномъ дѣлѣ, какъ и во всякомъ другомъ, — и болѣе, чѣмъ во многихъ, — все, въ сущности, сводится къ даровитости или бездарности каждаго отдѣльнаго дѣятеля. Къ счастью маленькой Елены, Богъ послалъ ей личность, въ высшей степени даровитую. А попади она въ руки добросовѣстной, но безтактной бездарности, вся ея собственная необычайная даровитость не спасла бы ее отъ плоской заурядности.

Миссъ Солливанъ откровенно объяснилась съ матерью дѣвочки и убѣдила ее въ необходимости хотя на нѣсколько недѣль совершенно отдѣлить ее отъ семьи, пока она не свыкнется съ новыми порядками и не созна̀етъ свою полную зависимость отъ новой власти, такъ непонятно для нея вторгнувшейся въ ея жизнь. Имъ отвели тотъ маленькій домикъ, въ которомъ Елена родилась и провела первые годы своей жизни. Кушаніе посылалось имъ изъ большого дома, а для услуженія имъ дали негритенка-подростка. Отецъ и мать каждый день навѣщали ихъ, но такъ, чтобы Елена не знала о ихъ приходѣ.

Планъ этотъ удался на удивленіе, хотя, конечно, не сразу. Дѣвочка сначала недоумѣвала, но скоро узнала мѣстность. Поскучала, однако недолго; первый день прошелъ очень бурно, но потомъ уже не было больше сценъ. Она только замѣтно притихла, играла съ куклами, съ большимъ удовольствіемъ принялась за разныя работки, какимъ учатъ въ дѣтскихъ садахъ; особенно полюбилось ей нанизывать бусы разныхъ сортовъ въ извѣстномъ порядкѣ и вязать длинные шнуры изъ гаруса крючкомъ. Она охотно учила слова, но все еще не понимала связи между предметомъ и названіемъ. Однажды къ ней пустили ея любимую собаку, Баллу. Она очень обрадовалась ей, обняла ее за шею, сѣла къ ней на полъ и начала возиться съ ея лапами и когтями: хотѣла научить ее продѣлывать слова! Къ наставницѣ она понемногу привыкала, позволяла ей бѣгать съ нею въ саду и показывать ей новыя игры. Но цѣловать себя не позволяла и сама не ласкалась. Самой большой уступкой было то, что она минуты двѣ-три посидитъ у нея на колѣняхъ. Однакожъ, къ концу двухъ недѣль открытой вражды уже не было; маленькая дикарка значительно смирилась и слушалась не хуже любого благовоспитаннаго ребенка. Но она была равнодушна, невесела, пасмурна.

Миссъ Солливанъ очень просила оставить ихъ вдвоемъ еще хотя недѣльку, но отецъ не вытерпѣлъ: пришлось вернуться въ большой домъ. То, чего она такъ боялась, дѣйствительно случилось: въ первый же день по возвращеніи ребенка въ семейный кругъ и знакомую обстановку, за столомъ произошла одна изъ прежнихъ сценъ. Маленькій инцидента очень интересно разсказанъ въ письмѣ миссъ Солливанъ: «Елена забрала себѣ въ голову обойтись безъ салфетки. Кажется, просто она хотѣла посмотрѣть, что̀ будетъ. Я нѣсколько разъ пробовала завязать ей салфетку вокругъ шеи; но она каждый разъ срывала ее, швыряла на полъ, и, наконецъ, стала ногами топтать подъ столомъ. Я отняла у нея тарелку и хотѣла вывести ее изъ комнаты. Но отецъ вмѣшался и объявилъ, что никогда, ни за какую вину, онъ своего ребенка, — ее или другого, — не лишитъ пищи.»

Послѣ ужина Елена не пришла въ мою комнату, и я больше не видѣла ея до слѣдующаго утра. Она уже сидѣла на своемъ мѣстѣ за столомъ, когда я вошла въ столовую. На ней была салфетка, только подколотая подъ подбородкомъ, а не завязанная за шеей, какъ всегда. Она обратила мое вниманіе на это нововведеніе и, когда я не сдѣлала замѣчанія, осталась очень довольна и погладила себя. Уходя изъ столовой, она взяла мою руку и погладила. Я изъ этого заключила, что она хочетъ мириться и рѣшила, хотя заднимъ числомъ испытать немного дисциплины. Я вернулась въ столовую и достала салфетку. Когда Елена явилась ко мнѣ на урокъ, я разставила на столѣ всѣ предметы въ томъ же порядкѣ, какъ всегда, за исключеніемъ тарелки съ кэксомъ, который я обыкновенно даю ей по кусочкамъ, въ награду, когда она скоро и вѣрно составить слово. Она сразу замѣтила отсутствіе кэкса и своимъ знакомъ потребовала его. Я показала ей салфетку, приколола къ ея шеѣ, потомъ сорвала, бросила на полъ и покачала головой. Эту процедуру я повторила нѣсколько разъ. Она, должно-быть, отлично поняла, потому что два или три раза ударила себя по рукѣ и покачала головой. Мы приступили къ уроку. Я подала ей какой-то предметъ, и она вѣрно продѣлала пальцами слова (она знаетъ уже двѣнадцать). Продѣлавъ половину словъ, она вдругъ остановилась, какъ-будто ей пришла какая-то мысль, и стала искать руками салфетки. Найдя ее, она сама себѣ приколола и своимъ знакомъ попросила кэкса. (Употребить слово ей, какъ видите, не пришло въ голову). Я приняла это за обѣщаніе, что, если я ей дамъ, она будетъ умница. Я дала ей кусокъ больше обыкновеннаго; она тихонько засмѣялась и погладила себя.

Итакъ, первый шагъ былъ сдѣланъ: звѣрёкъ приручался. Пошли спокойные, сравнительно счастливые дни, проводимые бо̀льшею частью въ саду. Роскошное расцвѣтаніе природы ранней южной весной благотворно дѣйствовало на дѣвочку, и она посвящала свою наставницу во всѣ свои любимыя занятія и забавы. Ей, видимо, пріятно было имѣть умнаго и добраго товарища вмѣсто глупыхъ и грязныхъ черныхъ ребятишекъ: въ этомъ сказывалась ея изящная и нѣсколько брезгливая, аристократическая натура. Она быстро выучилась вязать на спицахъ и крючкомъ и даже шить: сшила куклѣ передникъ даже лучше другихъ дѣвочекъ своихъ лѣтъ. И слова она охотно учила. 31-го марта она знала восемнадцать названій: «кукла, собака, кружка, ключъ, булавка, вода, молоко» и проч., и три глагола: «сидѣть, стоять, гулять». 1-го апрѣля она выучила семь словъ въ одинъ день. Часъ, отъ 12-ти до 1 ч., по росписанію посвящался ученію новыхъ словъ, но миссъ Солливанъ и во всякое другое время писала въ рукѣ своей маленькой ученицы все, что̀ онѣ вмѣстѣ дѣлали цѣлый день. Она убѣдилась, что Елена гораздо легче заучиваетъ и запоминаетъ то, что̀ ей дается въ неурочное время, а не въ положенные часы, и всегда и впослѣдствіи съ большимъ успѣхомъ держалась этого открытаго ею правила. Но настоящаго значенія словъ Елена все еще не постигала и не употребляла ихъ въ своемъ разговорѣ. Если ей подавали куклу, или ложку, или чашку, она послушно продѣлывала буквы, но не отдавала себѣ отчета въ словахъ; это было для нея чѣмъ-то въ родѣ новой игры и забавляло ее. Но если она просила конфету или кусокъ кэкса, она дѣлала придуманный ею знакъ; употребить же выученное слово ей не приходило въ голову. Иногда она путала слова. Продѣлаетъ «молоко» и указываетъ на кружку. Продѣлаетъ «кружка» и дѣлаетъ знакъ питья или выливанія. Настоящій лучъ свѣта еще не засіялъ въ ея потемкахъ.