Совсѣмъ молоденькой дѣвочкой Елена, побывавъ въ женскомъ университетѣ Уэллезли, объявила: «Когда-нибудь и я пойду въ университетъ; только я пойду въ Гарвардъ». Когда ее спросили, почему не въ Уэллезли, она отвѣтила: «Тамъ однѣ дѣвицы». Эта мысль засѣла въ ея головѣ и сдѣлалась цѣлью всѣхъ ея стараній, вопреки всѣмъ доводамъ родныхъ и друзей, не безъ основанія опасавшихся за нее, за послѣдствія неудачи, да и удачи тоже, въ смыслѣ переутомленія и непосильнаго напряженія всѣхъ способностей. Она, по обыкновенію, поставила на своемъ и въ октябрѣ 1896 г. поступила въ приготовительное училище въ Кембриджѣ. Рѣшено было, что миссъ Солливанъ будетъ ходить съ нею въ классы и передавать ей слова преподавателей, прямое общеніе съ которыми было возможно лишь при помощи того, что Елена называетъ «чтеніемъ съ губъ пальцами», такъ какъ профессора имѣли дѣло исключительно со вполнѣ нормальными студентками, и ни одинъ, конечно, не умѣлъ объясняться пальцами.
Въ курсъ перваго года входили: англійская исторія и литература, французскій и нѣмецкій языки, латинскій языкъ съ сочиненіями, ариѳметика и иногда англійскія сочиненія. Къ счастью, Елена была хорошо подготовлена въ латинскомъ и французскомъ языкахъ и особенно въ нѣмецкомъ, а изъ англійскихъ предметовъ знала гораздо больше того, что̀ требовалось. Все же, въ началѣ было трудно. Миссъ Солливанъ не успѣвала всего передавать ей въ руку, да и удержать всего въ памяти безъ книгъ не было возможности. Пришлось долго ждать книгъ, нарочно печатавшихся въ Лондонѣ и Филадельфіи выпуклымъ шрифтомъ. Латинскія упражненія она списывала «брайлемъ», чтобы имѣть возможность отвѣчать уроки въ классѣ съ другими, такъ какъ обыкновенное, гладкое письмо она, написавъ, уже не могла читать, и потому не могла бы въ классѣ по немъ отвѣчать. Умѣніе «говорить ртомъ» не только пригодилось ей, но вскорѣ стало совершенно ясно, что безъ него ей немыслимо было бы поступать не то что въ университетъ, но даже въ любое учебное заведеніе съ нормальными учащимися. Несмотря на весьма замѣтное еще въ то время несовершенство ея устной рѣчи, преподаватели скоро привыкли къ ней, такъ что могли легко отвѣчать на ея вопросы и исправлять ошибки. Записывать же что-либо въ классѣ или писать упражненія тутъ же съ другими она не могла. Сочиненія и переводы она писала дома на машинѣ.
Миссъ Солливанъ неутомимо сопровождала свою воспитанницу въ классы и съ безконечнымъ терпѣніемъ передавала ей слова учителей. Въ часы занятій она же разыскивала новыя слова, читала и перечитывала ей ея записки и книги, которыхъ у нихъ не имѣлось выпуклымъ шрифтомъ. Невозможно представить себѣ болѣе кропотливой, убійственно тупой работы. Добрѣйшая нѣмка, собственная учительница Елены, и самъ директоръ училища нарочно выучились ручному алфавиту, чтобы сколько-нибудь облегчить работу миссъ Солливанъ, и занимались съ Еленой отдельно въ неклассные часы.
Въ этотъ учебный годъ Елена кончила ариѳметику, повторила латинскую грамматику и прочла три главы Цезаря «De Bello Gallico». По-нѣмецки она прочла, отчасти собственными пальцами, отчасти съ помощью миссъ Соллинань, Шиллера «Lied von der Glocke» и «Der Taucher», Гейне «>Harzreise», Лессинга «Minna von Barnhelm», Гёте «Aus meinem Leben» и еще кое-какія вещи. Фрейтага и др. Нѣмецкое чтеніе доставляло ей величайшее наслажденіе. Остальное дѣлалось «по долгу службы», за исключеніемъ англійской литературы, предмета хорошо знакомаго и давно любимаго.
Въ Кембриджѣ Елена узнала одну сторону жизни, дотолѣ совершенно ей чуждую и богатую новыми впечатлѣніями: она тутъ въ первый разъ очутилась среди молодыхъ дѣвушекъ своихъ лѣтъ, живя ихъ жизнью, раздѣляя ихъ занятая, заботы, забавы, вѣроятно иногда и шалости. Во всякомъ случаѣ, она не отставала отъ нихъ въ играхъ, бѣгала, играя даже въ горѣлки. Совершала прогулки съ подругами, причемъ онѣ, вспоминая недалекіе еще дѣтскіе годы, катались съ горъ въ снѣжныхъ сугробахъ; обсуждала съ ними общія занятія, участвовала въ ихъ дебатахъ и даже чтеніяхъ, по крайней мѣрѣ настолько, что сама читала имъ вслухъ, если и не могла пользоваться чтеніемъ другихъ. Веселое было житье и само по себѣ, и по новизнѣ своей, потому что жизнь ея въ институтѣ Перкинса со слѣпыми дѣвочками, которыя были не подъ стать ей ни по общественному положенію, ни по способностямъ, не могла удовлетворить ея общительныхъ инстинктовъ. Нѣсколько молодыхъ дѣвушекъ выучились говорить съ Еленой пальцами, такъ что маленькій кружокъ, не нуждаясь въ посредствѣ даже добрѣйшей миссъ Солливанъ, сдѣлался совсѣмъ независимымъ, и когда къ Рождеству подъѣхала еще миссисъ Келлеръ съ младшей дочерью, «малюткой» Мильдредъ, провести праздники, для Елены настало незабвенно счастливое время. Въ довершеніе ея благополучія, мать позволила Мильдредъ поступить въ то же приготовительное училище, и сестры цѣлыхъ шесть мѣсяцевъ почти не разлучались, помогая другъ другу въ занятіяхъ и проводя свободные часы опять таки вмѣстѣ.
Сравнительно легко Елена сдала предварительный экзаменъ на поступленіе въ Рэдклиффъ-Колледжъ (Radcliffe-College), женскій отдѣлъ гарвардскаго университета (отъ 29-го іюня до 3-го іюля 1897 г.). Предметами были средній и высшій курсы нѣмецкаго языка, языки французскій, латинскій, англійскій, да греческая и римская исторія. Нѣмецкій и англійскій экзамены она сдала «съ отличіемъ» (with honours) , что̀ соотвѣтствуетъ нашей помѣткѣ «сит ехimia laude ».
Весьма основательно полагая, что процедура такого небывалаго экзамена должна представить необычайный интересъ и для неспеціалиста, миссъ Келлеръ сообщаетъ о немъ слѣдующія подробности:
Полагалось сдать весь экзаменъ въ шестнадцать часовъ, причемъ надо было проработать не меньше пяти часовъ подрядъ, иначе въ счетъ не шло. Билеты выдавались въ Гарвардѣ въ 9 ч. утра и приносились въ Рэдклиффъ спеціальнымъ посыльнымъ. Кандидатки обозначались не фамиліями, а номерами. Я была № 233, но такъ какъ я по необходимости должна была употреблять пишущую машинку, то мое инкогнито не могло быть соблюдаемо.
Мнѣ было предложено работать въ отдѣльной комнатѣ, чтобы шумъ машинки не безпокоилъ другихъ. Директоръ, мистеръ Гильмэнъ, прочелъ мнѣ билеты посредствомъ ручного алфавита. За дверью былъ поставленъ сторожъ, чтобы никто ко мнѣ не входилъ.
Первый день былъ нѣмецкій экзаменъ. Директоръ сѣлъ возлѣ меня и сначала прочелъ мнѣ весь билетъ, потомъ фразу за фразой, заставляя меня повторять за нимъ каждую фразу, чтобы убѣдиться, что я все поняла. Билеты были трудные, и я со страхомъ и трепетомъ писала отвѣты на машинкѣ. Мистеръ Гильмэнъ прочелъ мнѣ то, что̀ я написала (писалъ въ моей рукѣ); я сдѣлала нужныя поправки, и онъ вписалъ ихъ. Замѣчу здѣсь, что ни при одномъ другомъ экзаменѣ я болѣе не пользовалась такой льготой. Въ Рэдклиффѣ никто не читаетъ мнѣ моихъ отвѣтовъ, и я не имѣю возможности дѣлать поправки, развѣ, что кончу до срока. И то я исправляю лишь тѣ немногія ошибки, которыя припомнятся мнѣ въ оставшіяся немногія минуты, и отмѣчаю эти поправки въ концѣ. Если я предварительные экзамены сдала лучше, нежели окончательные, то этому двѣ причины: на окончательныхъ никто не читалъ мнѣ того, что̀ я писала; притомъ, на предварительныхъ мнѣ достались предметы, съ которыми я отчасти была знакома до Кембриджа, такъ какъ въ началѣ года я уже сдавала экзамены по исторіи и по англійскому, французскому и нѣмецкому языкамъ, частнымъ образомъ у мистера Гильмэна по прежнимъ гарвардскимъ билетамъ.
Мистеръ Гильмэнъ послалъ мои письменныя работы экзаменаторамъ, при свидѣтельствѣ, что писаны онѣ мною, кандидаткой № 233.
Всѣ прочіе предварительные экзамены велись тѣмъ же самымъ порядкомъ. Ни одинъ изъ нихъ по трудности не равнялся съ первымъ. Я помню, что въ тотъ день, когда принесли латинскій билетъ, профессоръ Шиллингъ пришелъ къ намъ съ вѣстью, что я хорошо прошла по нѣмецкому языку. Это меня сильно подбодрило, и я съ легкимъ сердцемъ выдержала испытаніе до конца.
Второй годъ былъ гораздо труднѣе. Въ курсъ этого года входили преимущественно физика и разныя математическія науки: геометрія, алгебра, астрономія. Надо было разрѣшать задачи въ классѣ, и пришлось пріобрѣсти машинку, пишущую пунктирными письменами. Но главное затрудненіе состояло въ невозможности для Елены слѣдить за фигурами на черной доскѣ. Чтобы она могла ознакомиться съ ними и сама «чертить» ихъ, придумали слѣдующій способъ: на подушкѣ накалывали фигуры изъ очень гибкой проволоки съ загнутыми и острыми, какъ булавка, концами, которыми проволока прикалывалась къ подушкѣ. Но и тутъ еще ученица должна была запоминать буквы, построеніе и разрѣшеніе задачи. Несокрушимымъ упорствомъ и силой воли она превозмогла всѣ трудности и блистательно выдерживала экзамены. Но въ третьемъ году опасенія ея близкихъ отчасти сбылись: здоровье ея сильно пошатнулось. Тогда послѣ праздниковъ было рѣшено взять Елену изъ училища и пригласить къ ней репетитора. Выборъ палъ на профессора, прекраснаго, симпатичнаго человѣка, который съ любовью принялся за интересную задачу и хотя не могъ объясняться посредствомъ ручного алфавита, однако, съ помощью миссъ Солливанъ, повелъ дѣло отлично. 29-го и 30-го іюня 1899 г. Елена сдала вступительный экзаменъ въ Рэдклиффъ-Колледжъ. Читаешь и едва вѣришь, какія трудности ей пришлось преодолѣть въ эти, навѣки для нея памятные, два дня. Университетскія власти не только ничѣмъ не облегчили ея и безъ того неимовѣрно трудную задачу, но какъ будто даже отнеслись къ ней съ особенной строгостью. Невольно думается, ужъ не хотѣли ли они ее запугать, отбить у нея охоту? Если такъ, то они не знали, съ кѣмъ имѣли дѣло. Предоставимъ ей самой разсказать исторію этого генеральнаго сраженія.
Первый день на очереди были греческій и латинскій языки; на второй были назначены алгебра и геометрія.
Миссъ Солливанъ не позволили прочесть мнѣ билеты, но пригласили одного изъ преподавателей института Перкинса, мистера Вэйнинга, и онъ списалъ мнѣ билеты пунктирными письменами (braille). Онъ не былъ знакомъ со мной и никакимъ другимъ способомъ не могъ разговаривать со мной.
Языки, при помощи пунктирнаго письма, сошли ничего себѣ; но когда дѣло дошло до геометріи, возникли затрудненія. Я сбилась и растерялась... Два дня до экзамена м-ръ Вэйнингъ принесъ мнѣ пунктирную копію билетовъ по алгебрѣ. Къ ужасу своему я замѣтила, что они написаны по американской системѣ, тогда какъ я до тѣхъ поръ для алгебры употребляла только англійскую. Я немедленно написала м-ру Вэйнингу, прося его объяснить знаки. Со слѣдующей почтой я получила другой билетъ и таблицу знаковъ. Я засѣла за нихъ и выучила. Но вечеромъ наканунѣ экзамена я билась надъ очень сложными задачами, и вдругъ — все у меня перемѣшалось. И м-ръ Кейтъ (репетиторъ), и я были въ отчаяніи. Завтра быть бѣдѣ! Но мы пошли пораньше, и м-ръ Вэйнингъ успѣлъ еще разъ хорошенько объяснить мнѣ знаки... И все-таки, было ужасно трудно. Знаки, только-что выученные, сбивали меня. Къ тому же, мнѣ не видно было, что̀ я писала на машинкѣ. Я привыкла работать пунктирнымъ письмомъ или въ головѣ, и м-ръ Кейтъ, слишкомъ полагаясь на мою способность мысленно разрѣшать задачи, не пріучилъ меня къ письменной работѣ. Поэтому дѣло шло убійственно медленно, и я должна была безъ конца перечитывать задачи, прежде чѣмъ могла сколько-нибудь осмыслить, что̀ отъ меня требовалось. Я и теперь не увѣрена, всѣ ли знаки я прочла. Было ужасно трудно сосредоточиться и не дать мыслямъ разбѣжаться.
Но я никого не виню. Экзаменаторы не знали, насколько они усугубляли трудности моей задачи, да и не понимали, въ чемъ именно состоятъ эти своеобразныя трудности. И если они ненамѣренно ставили мнѣ препятствія, я могу утѣшиться сознаніемъ, что я ихъ всѣ преодолѣла. Борьба кончилась, и я могла поступить во всякое время. Впрочемъ, рѣшено было, что мнѣ лучше будетъ еще годъ позаняться подъ руководствомъ мистера Кейта, такъ что я мечту свою, — поступить въ университетъ — осуществила не раньше осени 1900 г.
Я хорошо помню мой первый день въ Рэдклиффѣ. Это для меня былъ день въ высшей степени знаменательный. Какая-то могучая сила внутри меня, преодолѣвая убѣжденія моихъ близкихъ, даже нашептыванія собственнаго моего сердца, толкала меня помѣрить силы свои нормами зрячихъ и слышащихъ. Я знала, что на пути моемъ встрѣтятся препятствія, и меня тянуло превозмочь ихъ. Я запомнила слова мудраго римлянина, сказавшаго: «Быть изгнаннымъ изъ Рима значитъ только — жить не въ Римѣ». Лишенная возможности слѣдовать по большимъ дорогамъ знанія, я вынуждена пробираться разными малоизъѣзженными проселками, — вотъ и все; и я знала, что въ университетской жизни найдется много тропинокъ, на которыхъ я встрѣчусь съ такими дѣвушками, которыя мыслятъ, любятъ, борются такъ же, какъ и я.
